Ричард Никсон, президент Соединенных Штатов с 1969 по 1974 год, когда ему пришлось подать в отставку после уотергейтского скандала, был первым человеком в Белом Доме, который непосредственно – и пагубно повлиял на анти-наркотическую политику. Он ни в чем не хотел разбираться, ему необходимо было действие ради действия. В 1967 году Никсон писал, что страна должна прекратить доискиваться до причин преступности, вместо этого нужно вложить деньги в полицию и ответом на рост преступности должно стать немедленное и решительное применение силы. Как правило, его методы лишь усугубляли проблему. Никсон страдал хронической бессонницей и для снятия стрессов уходил в запой. Он также приобрел привычку к запрещенному лекарственному препарату, с которым его познакомил друг, нью-йоркский финансист Джек Дрейфус (род. 1913). Дрейфус верил в эффективность противосудорожного средства фенотоин (торговая марка «Дилантин»), который в 1958 году излечил его от хронической депрессии. Он вложил целое состояние в продвижение на рынок этого препарата, выпускавшегося с 1938 года. В 1968 году Никсон попросил Дрейфуса дать ему немного дилантина. Последний, ожидавший скорого избрания Никсона президентом, вручил ему упаковку лекарства, содержавшую тысячу таблеток.

Побочные эффекты дилантина заключаются в расстройстве умственной деятельности, невнятной речи, нарушении координации, головокружении, бессоннице и нервозности. В течение последних месяцев пребывания в Белом Доме Никсон мог смешивать дилантин с алкоголем и снотворными средствами. Поклонник Никсона, проповедник-евангелист Билли Грэхем (род. 1918), сожалел, что тот употреблял этот препарат. «Он принимал все эти снотворные таблетки, и со временем лекарства и демоны взяли над ним верх», сказал Грэхем в 1979 году, объясняя падение Никсона после уотергейтского скандала.

Взгляд Никсона на наркотики был фанатичным, жестким, торжествующе праведным и неисправимо эгоистичным. Такой взгляд мог иметь только параноик. Президент объяснял проблему наркотиков происками врагов.

«Американский правящий класс запомнится по той роли, которую он сыграл в поражении в двух войнах – войне вьетнамской и, по крайней мере до сих пор, войне с наркотиками. Правящий класс состоит из образованных и чрезвычайно влиятельных людей в области искусства, представителей средств массовой информации, правительственной бюрократии, научных кругов и даже бизнеса. Их характерной чертой является интеллектуальная самоуверенность, одержимость образом жизни, модой и классовой принадлежностью, а также терпимое отношение к наркотикам. Во время вьетнамской войны представителям этого класса было удобней критиковать Соединенные Штаты за желание спасти Южный Вьетнам, а не ругать коммунистов за попытку завоевать его. В войне с наркотиками они просто перешли на другую сторону баррикад. В течение многих лет врагами были они».

Как пуританин и человек, одолеваемый неизменными крушениями своих надежд, Никсон ненавидел гедонизм и удовольствия, которые легко доставались многим молодым людям. Здоровые белые мужчины были обязаны трудиться, поскольку отказ от труда представлял собой вызов основным американским ценностям. Фестиваль рок-музыки в Вудстоке в 1969 году вызвал у него шквал яростной агрессии. «Чтобы уничтожить мрачное наследие Вудстока, нам необходима тотальная война с наркотиками. Тотальная война означает битву с многоликим врагом на всех фронтах». Говоря, что война с наркотиками была второй гражданской войной, президент ожидал, что она принесет ему лавры Авраама Линкольна. Методы Никсона противоречили демократическим убеждениям, он надеялся оправдать свою беспринципность величием цели. Важно отметить, что нападкам Никсона не подвергались лекарственные препараты, которые производились в США. Когда он пришел в Белый Дом, американские фармацевтические компании выпускали ежегодно восемь миллионов таблеток амфетаминов, но их он не порицал. Никсон не обращал также внимания на употребление метедрина бандами рокеров и другими околопреступными элементами, несмотря на то, что именно с ними связывали высокий уровень насилия. В конце концов, президент сам зависел от дилантина, который, чтобы справиться со стрессами, приобретал без назначения врача. На взгляды Никсона указывает тот факт, что по Закону о контролируемых лекарственных средствах марихуана и героин классифицировались по Перечню I, нарушение которого влекло за собой строжайшее наказание. Этот закон входил в состав Полного свода законов о предотвращении злоупотреблениями и контроле лекарственных средств, принятого в 1970 году и заменившего закон Гаррисона. В отличие от марихуаны и героина, амфетамины (кроме метедрина) входили в Перечень III, а барбитураты – в перечень V.

В 1968 году, в конце президентского срока Джонсона, после коррупционных скандалов и других постыдных событий, Федеральное бюро по борьбе с наркотиками было распущено, а его функции переданы Бюро по борьбе с наркотиками и опасными веществами (BNDD). В июле 1969 года, через семь месяцев после появления в Белом Доме, Никсон объявил глобальную кампанию против наркотиков и их поставщиков. Первым шагом в новой системе приоритетов стала операция «Перехват», начавшаяся в сентябре 1969 года. Никсон приказал закрыть 2 500 миль американо-мексиканской границы. За три недели пограничники и таможенники обыскали 418 161 человека и 105 563 машины. Результаты оказались крайне благоприятными – но не с точки зрения людей, хоть что-либо понимавших в данном вопросе. Одним из последствий операции «Перехват» стало то, Соединенные Штаты превратились в одну из ведущих стран мира по выращиванию индийской конопли. Более интенсивный контроль на границе США вывел из игры небольших, независимых мексиканских поставщиков и таким образом освободил место на рынке для крупных, организованных поставщиков, имевших в своем распоряжении обширные ресурсы. Возросло производство марихуаны в Колумбии, а контрабандисты вскоре начали поставлять крупные партии другого незаконного наркотика – кокаина. Специалист по наркотикам из Хейт-Эшбери, доктор Дэвид Смит так комментировал ситуацию: «Политика правительства заключается в том, что курение марихуаны ведет к употреблению более опасных наркотиков. Факты же говорят, что к использованию более опасных наркотиков ведет отсутствие марихуаны». Если правоохранительные меры усиливались, наркодельцы, чтобы остаться на рынке, каждый раз были вынуждены предпринимать ответные действия. Когда правительство США повело энергичную борьбу с организованными преступными группами, возникшими в результате проведения операции «Перехват», появился новый противник – колумбийские наркокартели. Благодаря значительным людским и финансовым ресурсам, они преуспели на черном рынке, условия для развития которого подготовила война с наркотиками 1980-х годов. Наркокартели вводили свои правила игры и терроризировали противников с безжалостной жестокостью, они подкупали политиков и чиновников и наводнили мировые финансовые рынки «отмытыми» деньгами. Начиная с 1989 года, они стали главным противником в международной политике США вместо Советского союза, но остались непобежденными.

Никсон возобновил войну в телевизионной передаче 17 июня 1971 года, предсказав, что наркотики погубят США. Его особенно тревожило употребление героина в американской армии во Вьетнаме. Однако Никсон неправильно понимал ситуацию. Обычно молодое пополнение прибывало во Вьетнам в возрасте девятнадцати лет, а армейские предписания запрещали продавать спиртное солдатам, не достигшим двадцати одного года. В мировой истории вряд ли существовал какой-либо другой военный лидер, настолько наивный, чтобы предполагать, что новобранцы могут участвовать в боевых действиях без помощи интоксикантов. В отсутствие алкоголя молодые люди искали другие средства забвения. Аресты за употребление марихуаны в 1965-1967 годах увеличились на 2 553 процента. Когда в 1968 году военная полиция американской армии резко пресекла поставки марихуаны, рынок наркотиков быстро приспособился к новой обстановке. Многие солдаты во Вьетнаме стали использовать героин, который легче было спрятать, и который не обладал резким запахом индийской конопли. К началу 1970-х годов восьмидесяти процентам американских военнослужащих, прибывавших во Вьетнам, предлагали купить героин в течение первой недели службы на новом месте. Благодаря чистоте героина, производившегося в Юго-Восточной Азии, солдаты могли эффективно использовать его в сигаретах или вдыхая порошок (это называлось «гонять дракона»). Внутривенные инъекции были распространены меньше. Хотя, согласно оценке 1971 года, героин употребляло более десяти процентов рядового состава (по меньшей мере, 25 тысяч человек), многие прибегали к наркотику от случая к случаю и не так долго, чтобы приобрести зависимость. Когда американские власти ввели обязательный тест на героин у тех, кто возвращался в США, количество положительных результатов за шесть месяцев упало с десяти процентов до двух и менее. Этого не случилось, если бы все, кто употреблял наркотик, были закоренелыми наркоманами. На самом деле из 495 солдат, тест которых дал положительный результат во Вьетнаме, у 95 процентов тот же тест оказался отрицательным годом позже. Эта статистика расходилась с данными наркологических клиник в США и Европе – тот факт, что американские военнослужащие экспериментировали с героином в результате запрета алкоголя и марихуаны, добровольно отказались от наркотика и не вернулись к его употреблению впоследствии, говорил о несостоятельности большинства положений анти-наркотической политики США. Никсон не в состоянии был постичь подобные нюансы. Использование героина в американской армии заставило его в 1971 году объявить наркотики первоочередной внутренней проблемой. Он заявил, что героиновые наркоманы совершают преступления против собственности и этим наносят ущерб в два миллиарда долларов ежегодно. Это была еще одна ложь. Все преступления против собственности в 1971 году, включая угоны транспортных средств, нанесли ущерб в 1,3 миллиарда.

Американская стратегия вторжения в Юго-Восточную Азию усугубило проблему героина. В 1950-х года ЦРУ поддержало антикоммунистически настроенных китайских националистов, которые обосновались на китайско-бирманской границе и занимались поставками опиума из провинции Шан. Затем ЦРУ поддержало лаосское племя Хмон в их борьбе против коммунистов на границе с Северным Вьетнамом. Основным урожаем крестьян, дававшим прибыль, был опиум для курения, и вожди племени увеличили площади посевов под предлогом финансирования своих операций. По некоторым сведениям, ЦРУ помогало перевозить собранный наркотик в лаборатории Золотого треугольника – района, где сходятся границы Бирмы, Лаоса и Таиланда. С помощью американских самолетов, вертолетов и катеров племя Хмон начало поставки высококачественного героина в Южный Вьетнам. В незаконном обороте наркотика участвовали многие высокопоставленные офицеры и политики как из стран-производителей, таких как Таиланд, так и стран-потребителей (Южный Вьетнам). ЦРУ защищало героиновый бизнес своих союзных вождей, а оперативные сотрудники занимались распространением наркотика во Вьетнаме. Как и в Средиземноморье в конце 1940-х годов, секретные операции США привели к росту поставок героина. Точно так же, как Энслинджер и комитет Даниэля в 1950-х годах обвиняли в снабжении героином «Красный Китай», а не французские преступные группировки, так и правительство США в начале 1970-х годов обвиняло в росте незаконного оборота героина коммунистов, а не союзных ему вождей племен Юго-Восточной Азии. После того, как в 1973 году США ушли из Вьетнама, лаборатории Золотого треугольника поставляли героина в США примерно одну треть контрабандного.

В 1970 году писатель Гор Видал (род. 1925) отметил, что в игре «полицейские и воры» бюрократическая машина имеет свои финансовые интересы. Он писал, что и правоохранительные органы, и криминальные структуры стремятся к сильным законам против продажи и употребления наркотиков, потому что если они будут продаваться по себестоимости, денег не достанется ни той, ни другой стороне. Если наркотики будут дешевы и легкодоступны, наркоманы не станут совершать преступления, чтобы добыть средства на следующую дозу, но если наркотики не будут приносить прибыль, анти-наркотические правоохранительные органы зачахнут, однако они никогда не сдадутся без борьбы. Государственные финансовые интересы быстро возрастали. В 1972 году Никсон назначил адвоката Майлса Амброуза (род. 1926), начальника таможни США, своим советником по проблеме наркотиков. Амброуз также стал главой нового агентства – Управления по наркозависимости и правопорядку (ODALE), которое проводило рейды и активно взялось за борьбу с мелкими уличными торговцами, но не с крупными наркодилерами. Некоторые подозревали, что основной задачей нового агентства была защита Никсона по мере того, как развивался Уотергейтский скандал. В 1973 году Бюро по борьбе с наркотиками и опасными веществами объединили с ODALE. Новая организация получила название Администрация по контролю за применением законов о наркотиках (DEA). Бюрократический аппарат, основанный Никсоном и Рейганом, также включал Управление национальной разведки по наркотикам (1972), Региональную систему совместного использования информации (1980), Специальную комиссию по контролю за применением законов об организованной преступности и наркотиках (1983), Национальный совет по анти-наркотической политике (1984), а также Управление по контролю за соблюдением национальной анти-наркотической политики (1988). У этих организаций были свои финансовые интересы в войне с наркотиками. В DEA в 1980 году работали 1 900 специальных агентов, в 1989 – 2 800, а в 1998 – 3 400. Стоимость контроля над наркотиками возросло для налогоплательщиков с трех миллиардов долларов в 1986 году до восьми миллиардов в 1990 и пятнадцати миллиардов в 1997 году. В том же году бюджет DEA составил один миллиард долларов. Только в 1998 году федеральное правительство истратило 1,7 миллиарда долларов на борьбу с наркотиками на американо-мексиканской границе, там было задействовано около восьми тысяч сотрудников правоохранительных органов. В эти цифры не включались затраты правительств штатов, например, на Бюро по контролю за наркотиками в Калифорнии, и на содержание стремительно росшей армии заключенных. В 1960-х годах экономисты писали о военно-промышленном комплексе, неблагоприятно влиявшем на политику США, но сегодня комплекс карательных организаций, борющихся с наркотиками, выглядит гораздо внушительней. Распространяемый средствами массовой информации образ до зубов вооруженных полицейских, штурмующих лабораторию по производству крэка или дом наркодельца, только укрепляет идею о военных действиях и делает несогласных с ней отступниками или предателями. Такие правоохранительные органы имеют тенденцию к более структурированным действиям на рынке незаконных наркотиков.

Во времена Никсона многие американские обозреватели рассматривали каждое запрещенное средство в отдельности от других, что препятствовало выработке единой политики. Маргарет Трипп, которая работала с наркоманами Восточного Лондона, прежде чем перебралась в Мемфис, обратила внимание на одну странность анти-наркотической политики США: в Лондоне, когда клиники стали выписывать меньше героина, наркоманы заменяли его амфетаминами, барбитуратами и другими веществами. Но в Вашингтоне и других городах, когда сократились поставки героина, и одновременно возникла острая нехватка амфетамина, никто не увидел ни малейшей связи между этими двумя наркотиками. Американцы считали британский прагматизм аморальной целесообразностью. Генеральный прокурор в администрации Никсона в 1972 году назвал такой прагматизм капитуляцией. Еще одним последствием войны с наркотиками эпохи Никсона стало увлечение Западом борьбой с наркотиками – или по крайней мере ее пропаганда – каждые два года, когда в Соединенных Штатах происходили президентские или парламентские выборы. Так, во время президентских выборов 1980 года повышенное внимание было привлечено к распространению метедрина в Филадельфии (которую совершенно ошибочно называли метедриновой столицей США), поскольку это было выгодно двум республиканским конгрессменам из богатых пригородных районов. В 1989 году на Гавайях поднялась паника относительно «ледышек» (метедрин для курения), которая затем перекинулась на остальные штаты. Это было отвечало интересам двух гавайских законодателей, которые старались превзойти друг друга в борьбе за кресло в Сенате США. Похожая история случилась с меткатиноном – наркотиком, синтезированным в лабораториях Германии в 1928 году. Спустя пятьдесят лет на этот препарат обратил внимание студент Мичиганского университета, проходивший послеучебную практику в компании «Парк-Дэвис», и скоро меткатинон стал культовым наркотиком в студенческом общежитии Энн-Арбор. Его называли «КОТ» (CAT), а также «Джефф» (Jeff) или «Губ» (Goob). Меткатинон обычно вдыхали, а иногда подмешивали в прохладительные напитки. Эта местная привычка к наркотику в 1993 году переросла в общенациональную проблему, вследствие действий одного-единственного политика.

В 1971 году началось Национальное исследование семьи и злоупотреблений лекарственными средствами. В отчете, опубликованном в 1972 году, говорилось, что семь процентов граждан самой молодой возрастной группы (от двенадцати до семнадцати лет) в течение последнего месяца курили марихуану, и это предполагало, что они употребляли ее регулярно. К 1974 году эта цифра составляла уже двенадцать, а к 1977 – почти семнадцать процентов. В 1972 году в возрастной группе от восемнадцати до двадцати пяти лет в течение последнего месяца марихуану курили 27,8 процента. К 1979 году эта цифра возросла до 35 процентов. Шестьдесят процентов из последней возрастной группы хотя бы один раз в жизни курили марихуану. В конце 1970-х годов и начале 1980-х американские штаты один за другим увеличили возраст, начиная с которого можно было легально употреблять алкоголь, до 21 года. Эти меры лишили молодежь доверия к запретительным законам и стимулировали спрос на марихуану как заменитель алкоголя (как случилось в Нью-Йорке в 1920-х годах). По мере того, как курильщиков марихуаны все труднее становилось выдавать за людей, имеющих отклонения от нормы, место наркоманов в правительственной иерархии злодеев заняли наркодельцы (которые, к счастью, в большинстве своем были иностранцами) и уличные торговцы (все – мерзкие преступники). Но нацеленность американской полиции на уличных дилеров имела смысл в том случае, если бы существовало четкое разграничение между продавцами и покупателями. Однако 44 процента из 204 ньюйоркцев, употреблявших каннабис, согласно опросу 1970 года, хотя бы однажды продавали марихуану. На рынке каннабиса дружба и продажа наркотика тесно переплетались.

Желание снизить наркоманию у среднего класса путем ужесточения наказания наркодельцов наблюдалось также в Европе, хотя и здесь, как писал Джон Маркс из ливерпульской наркологической клиники, большинство наркоманов одновременно и принимали, и продавали наркотики.

Законодатели на Капитолийском холме и в Европе начали делать различие между потребителями и поставщиками наркотиков. Это различие было основополагающим, когда министерство внутренних дел под руководством Джеймса Каллагэна, решило модернизировать сложный свод законов и постановлений, принятых, начиная с 1920-х годов. Законопроект о злоупотреблении наркотиками, подготовленный чиновниками в 1969-1971 годах, предусматривал более строгие наказания за поставку и более легкие – за хранение наркосодержащих веществ. Однако журналисты, как писал в 1970 году коллега Каллагэна Ричард Кроссмен, ввели министра в заблуждение. Вначале Каллагэн предлагал переклассифицировать наркотики по трем категориям: тяжелые, средней опасности (такие, как «пурпурные сердечки» и каннабис) и менее опасные. Кабинет министров согласился с ним в том, что наказания за хранение наркотиков второй категории следует смягчить, а за поставку – ужесточить. Затем произошла возмутительная утечка информации о том, что предложения Каллагэна якобы отклонили, и правительство собирается ослабить контроль за наркотиками, а также пойти на значительные уступки в отношении индийской конопли. Поскольку всеобщие выборы были неизбежны, Каллагэн решил проконсультироваться с коллегами по кабинету министров, стоит ли придерживаться первоначального плана. Отчасти из-за утечки сведений, отчасти под воздействием общественного мнения, он на сей раз предложил не вводить никакого смягчения наказаний за марихуану. Кроссмен писал, что стало очевидным – либо правительство пойдет на поводу у общественного мнения, либо нет. Голоса членов кабинета разделились по единственному принципу – образовательному. Все министры, кончавшие университет, голосовали против, остальные – за. Министры, не имевшие высшего образования остались в меньшинстве, но потерпев поражение в этом споре, Каллагэн выдвинул еще одно предложение. В результате правительство уступило, согласившись увеличить максимальное наказание за нарушение положений о каннабисе с трех лет до пяти лет. Кроссмен подчеркнул, что ни один член кабинета не отрицал принципов реформы. Просто было сказано, что народ не поймет шагов правительства, а оно в то время не могло себе позволить идти по этому вопросу против общественного мнения.

Контролируемые наркосодержащие вещества делились на три класса. В класс А входили опиум, героин, морфин, метадон, галлюциногены наподобие ЛСД и метедрин. Их незаконное хранение наказывалось тюремным заключением сроком до семи лет, штрафом или тем и другим вместе. Наркотики класса В включали кодеин, каннабис и амфетамины. Максимальным наказанием было тюремное заключение сроком до пяти лет, штраф или то и другое вместе. Максимальное наказание за хранение веществ класса C предусматривало тюремное заключение сроком до двух лет, штраф или то и другое вместе. Умышленное участие в незаконном производстве или поставках контролируемых наркотиков (в том числе приспособлений для курения опиума или каннабиса) стало расцениваться как преступление. Правонарушением стало также хранение контролируемых веществ (законное или незаконное) с целью снабжения других лиц. Оно каралось максимальным тюремным сроком до четырнадцати лет (или штрафом, или тем и другим вместе) за преступления, связанные с веществами класса А и В и пятью годами – за класс C. Правительство настояло на том, что галлюциногенные вещества (в том числе ЛСД и каннабис) практически не имели лечебных свойств – лицензии на их использование выдавали редко, сами препараты жестко контролировались. Министра внутренних дел наделили полномочиями, которые позволяли начинать процедуру лишения врачей права хранить или назначать определенные контролируемые наркотики. Закон о злоупотреблении наркотиками вступил в полную силу в июле 1973 года.

В Соединенных Штатах после смещения Никсона послышались слабые протесты против войны с наркотиками – как и против многих других шагов его убогого режима. Более прагматичный подход в анти-наркотической политике стал очевидным в 1977 году, когда президент Джимми Картер (род. 1924) выступил за отмену всех федеральных уголовных наказаний за хранение небольшого количества марихуаны. Обращаясь к Конгрессу, он сказал, что наказание за хранение наркотика не должно быть более разрушительным для личности, чем сам наркотик. Администрация Картера была уникальной в том, что была достаточно смелой и реалистичной, чтобы признать неэффективность запретов в борьбе против наркомании. Однако политика президента закончилась крахом, когда в 1978 году его специальный помощник по вопросам здравоохранения был вынужден подать в отставку после того, как непонятным образом выписал своему заместителю не содержащий барбитураты снотворный препарат метаквалон, который продавался в США под торговой маркой «Кваалюд», а в Европе – «Мандракс».

События получили более печальное развитие в 1979 году, когда администрация Картера поставила оружие моджахедам, боровшимся против советского вторжения в Афганистан. Это была ошибка, сравнимая с ошибкой ЦРУ в Лаосе – моджахеды покупали оружие на деньги, полученные от продажи опиума (в чем им помогало ЦРУ), и к 1980 году шестьдесят процентов героина в США имело афганское происхождение. Эта страна до конца ХХ века оставалась крупнейшим поставщиком опиума на планете. По оценке Центрального разведывательного управления США, в 1999 году посевы опийного мака составляли 51 500 гектаров, урожай опиума мог достигать 1 670 метрических тонн. (Вторым незаконным поставщиком этого наркотика в 1999 году была Бирма, где под посевами мака находилось 89 500 гектаров, а урожай оценивался примерно в тысячу тонн). Афганские поставки наркотика привели к разрастанию в соседнем Пакистане лабораторий по очистке опиума. В начале 1980-х годов в этой стране наблюдался ужасающий рост наркомании. Количество героиновых наркоманов в США упало с примерно 500 000 тысяч в начале 1960-х до 200 000 в середине 1970-х годах, но эта цифра возросла после советско-американского противостояния в Афганистане. Гэри Индиана (род. 1950), бывший ведущий коронки в газете «Виллидж Войс» (Village Voice), описал ситуацию с героиновой наркоманией в Нью-Йорке в начале 1980-х годов.

«Многие находили зависимость от героина невероятно привлекательной. В районе центра идея быть «прекрасным и отвратительным» являлась непреходящим молодежным мифом. Люди садились на наркоту, когда у них были деньги и оставались на наркоте, когда деньги кончались, а затем начинали выкачивать их у друзей и родственников и, как правило, становились необычайно болезненными, ужасно выглядели и подхватывали странные болезни вроде волчанки или гепатита В… И вот теперь половина наркоманов Нью-Йорка болеет СПИДом из-за того, что кололась одной иглой. Но самое страшное, что наркоман все знает, но ничего не может поделать, потому что решения за него принимает наркотик».

Хотя война с наркотиками президента Никсона после его отставки пошла на спад, бюрократия анти-наркотических правоохранительных органов превратилась в огромный инструмент вмешательства в международные дела. Первый постоянный зарубежный отдел Федерального бюро по борьбе с наркотиками открылся в Риме в 1951 году. За ним последовали отделы в Париже (1960) и Марселе (1961), а в 1962-1963 годах – в Бангкоке, Мехико и Монтерее. Затем открылись отделы в Гонконге, Сингапуре, Корее и Филиппинах. К 1993 году Администрация по контролю за применением законов о наркотиках имела 293 агента в 73 зарубежных представительствах (DEA). К 2000 году в DEA работали 9 132 человека, включая 4 561 специального агента, ее годовой бюджет оставлял 1 550 миллиона долларов. Как отмечал Этан Надельман, директор нью-йоркского анти-наркотического фонда «Центр Линдсмита», DEA играет исключительную роль в международной политике.

«Как транснациональное учреждение, она является гибридом государственного полицейского ведомства и международной правоохранительной организации. Она представляет интересы одного государства, ее заграничные агенты отвечают перед послом, и в то же время DEA имеет полномочия и цели, утвержденные международными соглашениями и ООН… ее основная роль заключается в обеспечении связи и обмене информацией. Но, в отличие от практически всех других органов – за исключением ЦРУ и военной разведки – ее агенты являются оперативными сотрудниками в большинстве стран пребывания: они вербуют и платят информаторам, проводят секретные операции и напрямую вовлечены в деятельность своих местных противников».

Начиная с 1960-х годов, DEA получила значительное влияние в Европе. Сотрудники Администрации ввели в практику методы, одобренные судами США еще в 1920-х годах, в пору «сухого закона». Они включают контролируемые поставки запрещенных наркотиков, тактику внедрения, секретного наблюдения и предложения смягчения наказания или освобождения от ответственности в обмен на информацию. Традиции гражданского права, господствующие в большинстве стран Европы, противоречили подобной практике – за исключением британского общего права. В 1960-х годах полицейские и судьи во многих странах рассматривали действия DEA как неприемлемые. На практику внедрения провокаторов особенно остро реагировали европейские страны, в которых бывшие правящие режимы шпионили за своими гражданами. Тем не менее, к 1980-м годам большая часть оперативно-розыскных методов, которые энергично востребовала и проводила в жизнь DEA, были приняты европейскими полицейскими службами, хотя и с разной степенью приверженности. Австрия, Бельгия и Германия приняли на вооружение модель США. Франция и Италия в меньшей степени следовали американскому образцу. Европейские суды и законодательные органы поддержали такие изменения в оперативно-розыскной работе. Европейские державы уступили американизации анти-наркотических служб отчасти потому, что считали агентов DEA специалистами в своем деле. Правительства стран Европы редко задавались вопросом – как делали это в 1920-х годах – не будет ли лучше избегать неверной стратегии, экспортируемой из Америки, если в США она не только не помогла решить проблему наркотиков, но и усугубила ее. Начиная с 1970-х годов, движение, направленное на оздоровление нации, возглавила Голландия. Дания относилась к наркотикам терпимо. Испания в 1983 году пересмотрела анти-наркотическое законодательство и четко разделила тяжелые и легкие наркотики, а также смягчила ответственность за их хранение. Германия проводила карательную, американизированную политику. В течение большей части этого периода от нее ненамного отставала Британия.

В общем и целом, Латинская Америка и страны Карибского бассейна представляли для DEA больший интерес, чем Европа. Американская запретительная политика служила причиной того, что в Мексике, Боливии, Колумбии, Перу, Белизе, Эквадоре, Ямайке, Багамских островах и в Центральной Америке расцвела связанная с наркотиками коррупция. Жестокий и алчный характер диктаторов делает их естественными союзниками наркодельцов. В качестве одного из самых ярких примеров такого союза можно привести Боливию, где в 1980 году генерал Луис Гарсия Меса совершил 189-й государственный переворот в истории страны – по распоряжению гангстеров из американского города Санта-Крус. Генерал Меса, которому, по слухам, боливийские наркодельцы заплатили пятьдесят миллионов долларов, нанимал в «батальоны смерти» бывших нацистов. Администрация Картера прекратила экономическую помощь, некоторых членов хунты в США обвинили в торговле кокаином, хотя ни одного не привлекли к суду. Свержение Гарсии Месы в 1981 году не привело к искоренению поставок наркотика. В 1986 году боливийская армия при поддержке вооруженных сил США провела операцию «Домна», целью которой были поставщики кокаина. В ходе операции было захвачено 27 тонн наркотика и уничтожено 22 лаборатории. К сожалению, они оказались пустыми – солдаты нашли лишь бочки с химическими реагентами, несколько килограммов готового наркотика и больше ничего. Не было арестовано ни одного наркодельца. Вашингтон уверял, что в результате операции «Домна» торговля кокаином в Боливии была уничтожена, хотя американские дипломаты в Ла-Пасе признавались, что она вскоре возобновилась. Вероятно, наиболее известным был диктатор Мануэль Норьега (род. 1938), связанный с международной преступностью. В 1967 году он стал оперативником ЦРУ, а в 1983 – министром обороны Панамы. На протяжении долгого времени Норьега сотрудничал с колумбийским медельинским картелем, и предположительно получал по тысяче долларов за каждый килограмм кокаина, переправленного через Панамский канал во Флориду или Лос-Анджелес. В 1988 году администрация Джорджа Буша потребовала от диктатора отречься от власти, а после отказа Норьеги в 1989 году провела операцию «Правое дело». В Панаме высадились 24 тысячи солдат. Норьега был схвачен и после суда в США в 1992 году приговорен к сорока годам тюрьмы за участие в незаконном обороте наркотиков, отмывание денег и вымогательство. В 2000 году Панама остается одним из главных центров отмывания денег и важным звеном в поставках наркотиков.

По словам одного из агентов DEA, латиноамериканская полиция не считает поставщиков просто жуликами. Она рассматривает их как бизнесменов, которые занимаются сделками с наркотиками и у которых имеются определенные контакты, интересы и «крыша». Однако Соединенные Штаты разработали мощный, четкий и эффективный механизм борьбы с поставщиками, включающий экстрадицию и соглашения о взаимопомощи. Охоту на ведущих наркодельцов начала администрация Никсона. Огюст Рикорд (род. 1911), бывший марсельский наркоторговец и пособник гестапо, обосновавшийся в Парагвае, после 1967 года переправил в США 5,5 тонн героина. В 1972 году его задержали, и парагвайское правительство поначалу настаивало на том, что Рикорд должен отбывать тюремное заключение в своей стране, но пересмотрело эту точку зрения после того, как Вашингтон пригрозил прекратить экономическую помощь, если Парагвай не выдаст преступника. По вполне понятным причинам в странах третьего мира, которые не могут бросить вызов правительству США, экономическая помощь рассматривается как инструмент империалистического давления. Со времен Никсона вопросы уголовного судопроизводства включались в международную политику США на самом высоком уровне. Согласно мнению Надельмана, ни одно другое правительство не действовало так агрессивно, собирая доказательства на территориях чужой юрисдикции, задерживая и предавая суду беглецов-иностранцев – в том числе, официальных лиц зарубежных стран – борясь с коррумпированностью иностранных правительств и заставляя их изменять нормы уголовного законодательства с тем, чтобы они соответствовали законодательству США.

Этот процесс усилился с конца «холодной войны» в 1989 году. В качестве основного морального императива внешней политики Соединенных Штатов стала не борьба с коммунистами, а борьбе с наркотиками. В результате те, кто определяет политику США, стали придерживаться неоколониалистических методов. Война с наркотиками достигла невиданного напряжения, в ней принимали участие вооруженные силы, в том числе спецподразделения, которые нападали на опорные пункты наркобаронов в латиноамериканских странах, например, в Перу и Колумбии. Подобные вторжения оправдывает доктрина, разработанная юрисконсультским управлением Министерства юстиции США. Эта доктрина утверждает, что американские военные могут производить аресты наркодельцов и других преступников заграницей без согласия правительств соответствующих стран. Чиновники Белого Дома и Государственного департамента, понимают, что подвергают опасности свою карьеру, если кому-то покажется, что они недостаточно активно выступают с международными правоохранительными инициативами. Количество прагматичных чиновников, готовых протестовать против таких инициатив, снизилось после того, как антисоветская направленность потеряла свое первостепенное значение в международной политике Соединенных Штатов. Вместо того, чтобы осуществить переоценку ценностей после провала анти-наркотической запретительной политики, правительственные чиновники сваливают вину за проблемы своих городов и сел на малые государства со скудными природными ресурсами. Зарубежные страны ведут себя осторожно, пытаясь не оскорбить Конгресс и общественное мнение США равнодушным отношением к американской точке зрения на уголовное судопроизводство в своей стране. Борцы с наркотиками в Соединенных Штатах и за их пределами становятся все более жесткими и нетерпимыми, напоминая религиозных фундаменталистов.

США проявляют наибольшую агрессивность по отношению к кокаину. С середины 1920 годов до конца 1960-х этот наркотик не играл существенной роли в мире. Федеральное бюро по борьбе с наркотиками редко рассматривало его как проблему. До 1939 года в Париже имелось больше кокаиновых наркоманов на душу населения, чем в США, а в Британии он начал приобретать популярность с 1954 года, как стимулятор, употреблявшейся вместе с героином. Очевидно, отсутствию спроса и моды на кокаин способствовала доступность амфетаминов с 1930-х годов. Постоянный рост употребления кокаина после 1969 года определенно совпал с введением строгих ограничений на поставки амфетаминов и полицейскими налетами на подпольные лаборатории. Но кокаиновый бум конца ХХ века явился, главным образом, последствием президентских анти-наркотических войн.

Во-первых, в 1969 году операция «Перехват» Ричарда Никсона заставила многих поставщиков марихуаны перейти в кокаиновый бизнес. Во-вторых, когда власть в Чили в 1973 году захватил Аугусто Пиночет (род. 1915), он расположил к себе администрацию Никсона, передав американскому правительству нескольких поставщиков кокаина, в том числе граждан Чили. Этот шаг побудил многих производителей и поставщиков наркотика перенести свою деятельность в Колумбию, и Чили потеряла главенствующую роль в незаконном обороте кокаина. Администрация Форда в 1974-1977 годах сконцентрировала усилия на борьбе с героином, поступавшим из Мексики, в то время как росла контрабанда кокаина из Колумбии во Флориду. В течение нескольких лет колумбийцы получили контроль над производством кокаина в Перу и Боливии, а также над очисткой наркотика в Чили. До этого времени большая часть наркотиков ввозилась в США морским путем или хорошо спрятанная в автомобилях. Колумбийцы изменили методы контрабанды и стали нанимать наркокурьеров, которые путешествовали коммерческими авиарейсами и прятали груз в одежде или багаже. DEA оценивает ежегодную стоимость наркотиков, перевозимых через Флориду после 1979 года, в семь миллиардов долларов. Употребление кокаина стало считаться непременным атрибутом жизненного успеха. С 1976 по 1981 год количество людей, которые приобрели зависимость от кокаина и стремились попасть в государственные наркологические клиники, возросло на 600 процентов. В начале 1980-х годов кокаин потеснил кофе в качестве основного источника иностранной валюты для Колумбии. В течение 1980-1988 года оптовая цена на кокаин упала в США с 60 тысяч долларов до 10-15 тысяч за килограмм.

Большая часть кокаина попадала в Соединенные Штаты через Мексику. У Амадо Карильо Фуэнтеса (ок. 1953-1997), главы картеля Хуареса, были очень тесные отношения с мексиканскими полицейскими, чиновниками, высшими офицерами полиции и армии, он использовал в своей деятельности сложное технологическое оборудование. Организация Фуэнтеса, по слухам, вкладывала в каждую операцию от двадцати до тридцати миллионов долларов и еженедельно зарабатывала десятки миллионов. Фуэнтес умер после пластической операции, которую предпринял, чтобы изменить внешность. Возможно, его просто убили. Одним из его компаньонов был Пабло Акоста (ум. 1987), негласный правитель двухсотмильной зоны на американо-мексиканской границе. В середине 1960-х годов он контролировал до шестидесяти процентов кокаина, который ввозился в США из Колумбии. Однако пристрастие Акосты к кокаину повлияло на его рассудительность – в конце концов, с ним покончила группа спецназа, в которую входили агенты ФБР.

Центром кокаинового бизнеса был город Медельин, столица колумбийской провинции Антиокия. Традиционно это была консервативная, религиозная область, известная большими семьями и непомерно строгим отношением к чести и достоинству. Скромный и осторожный бизнесмен из Медельина, Фабио Очоа Васкес, до 1978 года занимался контрабандой алкоголя и электронной техники. Затем Пабло Эскобар (1949-1993) уговорил его приспособить свою контрабандную организацию для более прибыльного наркотического бизнеса. До того, как заняться наркотиками Эскобар воровал надгробия с кладбищ и автомобили. Остальные наркодельцы все еще переправляли марихуану, но Эскобар с сообщниками решили поставлять кокаин. В 1981 году семья Очоа, Эскобар и Карлос Ледер Ривас (род. 1947) основали совместную организацию по контрабанде наркотиков и к концу года поставили в США около девятнадцати тонн кокаина. Момент для ввоза кокаина был благоприятным, так как этот наркотик постепенно становился популярным у обеспеченных американцев. В 1965-1975 году в Соединенные Штаты переехали тысячи жителей провинции Антиокия, теперь их можно было задействовать в сети распространения наркотика. Для доставки кокаина в США Ледер собрал флотилию скоростных катеров и использовал легкомоторные грузовые самолеты, которые сбрасывали груз на корабли или приземлялись на секретных аэродромах. Сам Ледер руководил операциями с Багамских островов, где бессменный премьер-министр страны, сэр Линден Пиндлинг (род. 1930) якобы получал от него крупные суммы денег. Организация Ледера была сплоченной и безжалостной, В целях безопасности ее многочисленные филиалы держались в строгой тайне. Базой медельинского картеля в США стала Южная Флорида. Майами превратился в город убийств.

С 1984 года медельинский картель вел жестокую борьбу за передел рынка, в ходе которой банды наемных убийц расправлялись с тысячами людей. Этот наркотерроризм связывали с именами Эскобара и Хосе Гонсало Родригеса (1947-1989). В 1987 году Ледер был пойман недалеко от Медельина, передан Соединенным Штатам и осужден на пожизненное заключение плюс 135 лет за участие в незаконном обороте наркотиков. В ответ на это его сообщники, руководствуясь лозунгом «Лучше в могилу, чем в тюрьму в США», подготовили серию похищений людей, взрывы автомобилей, а в 1989 году взорвали пассажирский авиалайнер со 107 пассажирами на борту. Когда в 1989 году медельинский картель необдуманно осуществил убийство кандидата в президенты, действующий президент Колумбии ответил непоколебимым решением на выдачу преступников Соединенным Штатам. Вскоре после этого был захвачен и выдан США Эдуардо Мартинес Ромеро (род. 1955) – ключевая фигура в отмывании денег картеля. После изнурительных и кровавых репрессий Пабло Эскобар сдался колумбийским властям при условии, что его не выдадут США. В 1992 году он бежал, а через год был убит в перестрелке.

Организация Эскобара была не единственной наркотеррористической бандой в Колумбии. Члены картеля Кали, который обосновался на нью-йоркском рынке в середине 1970-х годов, был менее агрессивным, чем медельинские головорезы, и предпочитали подкупать, а не убивать. Тем не менее, это была безжалостная преступная организация, где младших членов, не оправдывавших ожидания главарей, убивали. Когда медельинский картель в 1984-1991 годах боролся против правительств США и Колумбии, роль ведущей организации по поставкам кокаина перешла к картелю Кали. Главы этой организации перенесли очистку кокаина в Перу и Боливию и создали новые контрабандистские маршруты через Венесуэлу. Картель Кали занимался не только кокаином. В Колумбии выращивали опиум, а произведенный там героин был дешевле и чище того, что поставлялся из Юго-Восточной Азии. Картелю особенно удавался подкуп колумбийских политиков, но в 1995 году были арестованы шесть из семи его руководителей, и организация распалась. Освободившуюся нишу заполнили менее известные преступные сообщества из Колумбии и других стран Латинской Америки. Колумбийские бандиты были неописуемо жестокими и омерзительными. Им не может быть оправдания. И все же они совершали преступления не в историческом вакууме, их действия невозможно отделить от американской политики борьбы с незаконными наркосодержащими веществами.

Рональд Рейган (род. 1911), президент США с 1981 по 1989 год, в качестве несостоявшегося борца с наркотиками превзошел даже Никсона. По всей видимости, марихуана притупила преданность среднего класса идеалам республиканской партии – усердной работе и справедливому вознаграждению. Поэтому Рейган назначил первым «королем наркотиков» Карлтона Тернера, правительственного химика с опытом работы с марихуаной, который сделал своей первейшей задачей запрещение этого вещества. Тернер, вероятно, рассуждал, что героиновых наркоманов имелось гораздо меньше, чем молодых курильщиков марихуаны. Но чрезвычайно важным было то, что руководство республиканцев (которое олицетворяло политику эры Энслинджера) рассматривало городских героиновых наркоманов как порочных людей, которые не участвовали в выборах, и поэтому их можно было оставить умирать. Такой подход отражал общественное мнение, презиравшее городскую нищету и страшившееся преступлений, связанных с наркотиками. В 1985 году Тернер заявил, что необходимо всерьез заняться наркоманами и заставить их платить за удовольствие, а для наркодилеров следует ввести смертную казнь. Несмотря на страх перед насилием со стороны вооруженных наркодельцов, почему-то никто не предложил ограничить свободную продажу оружия, однако следует учитывать, что 1980-е годы были периодом энергичного противостояния наркотикам. Один уличный торговец крэком из Восточного Гарлема, комментируя избирательную кампанию Буша в 1988 году, сказал: «Если б я был каким-нибудь тупоголовым придурком с мешком денег на выборы, я бы крикнул «Наркотики!» и меня тут же избрали. Знаешь, лучшая штука для политиков в Америке – это аборты и наркотики».

Взгляды Рейгана способствовали и стимулировали деятельность наркоторговцев. Дело было не только в поддержке администрацией президента никарагуанских «контрас», которые контрабандой ввозили кокаин и обеспечивали защиту других поставщиков. Экономическая политика Рейгана содействовала неудержимому разгулу рыночной стихии, а в материалистическом обществе торговец наркотиками является самым ярым материалистом. В 1995 году один специалист отметил: «Как и большинство остальных людей в Соединенных Штатах, наркоторговцы и уличные преступники стараются урвать свой кусок пирога как можно быстрее. Они агрессивны в стремлении стать удачными частными предпринимателями, они идут на риск, много работают и молятся, чтобы им повезло. Это воплощение настоящих индивидуалистов, бросающих вызов непредсказуемой и неосвоенной территории, где их поджидают богатство, слава и крах и где врагов беспощадно уничтожают». Такая точка зрения не являлась чем-то новым. В 1972 году Грэм Финней (род. 1930), начальник нью-йоркской Службы по борьбе с наркозависимостью, поделился взглядами на господствовавшую в тот период наркотическую субкультуру: «Наркомания – это карикатура на американское общество: гедонизм, желание немедленно удовлетворить свои потребности, стремление получить все и сейчас. Наркоманы являются гротескным отражением очень многих бизнесменов… удивительно, но проблема наркомании выявляет множество нерешенных вопросов в нашей стране». Наркоманы – это архетип безупречного клиента: они являются идеальными потребителями, поскольку не могут отказаться от товара и всегда хотят большего. На Финнея, вероятно, повлияла классическая статья «Забота о бизнесе. Жизнь героинового наркомана на улице», опубликованная в 1969 году. Создатели политики Рейгана не поняли уроков этой статьи.

«Сегодня употребление героина представителями низших классов – в основном, национальных меньшинств – не связано с эйфористическим уходом от психологических и социальных проблем, проистекающих от обитания в гетто. Напротив, оно обеспечивает мотив и обоснование стремления к бесцельной жизни… если можно признать, что у этих людей существует зависимость, то не столько к героину, сколько к образу жизни героинового наркомана. Героиновый наркоман в некоторой степени напоминает руководителя-трудоголика, очевидной целью которого являются деньги, однако в действительности он получает удовлетворение от решения сложных задач, которые ставит перед собой»

Рейган повторил ошибку операции «Перехват». В 1982 году его администрация учредила Специальную комиссию по Южной Флориде под председательством Джорджа Буша старшего (род. 1924) для координации работы девяти правительственных правоохранительных ведомств в их борьбе против незаконного оборота наркотиков в этом штате. В течение первого года число обвинений, связанных с наркотиками, возросло на 64 процента, было конфисковано наличных денег и собственности стоимостью в 19 миллионов долларов. Но если в 1983 году правительственные агенты перехватили 6 тонн кокаина и 850 тонн марихуаны, то в 1985 году эти цифры составляли 25 тонн и 750 тонн соответственно. Поскольку объем перехваченных грузов обычно отражает количество переправленной контрабанды, это означает, что было ввезено в четыре раза больше кокаина, а количество относительно безвредной марихуаны упало. Администрация по контролю за применением законов о наркотиках подсчитала, что в 1981 году американцы ежегодно употребляли от 36 до 66 тонн контрабандного кокаина, а после вмешательства Специальной комиссии по Южной Флориде к 1983 году это количество возросло примерно до 61-84 тонн. До начала работы комиссии наркодилеры платили около 60 тысяч долларов за килограмм наркотика, к концу 1985 года эта цена упала на 40 процентов. К концу 1980-х годов стоимость килограмма кокаина снизилась до 15 тысяч долларов. Таким образом, результатом федеральной кампании по борьбе с контрабандой в Южной Флориде, как основы анти-наркотической политики страны, стало появление чистого, легко доступного кокаина в других городах США и создание условий для резкого подъема рынка кокаинового крэка в конце 1980-х годов. Ситуацию усугубила нелепость законов штата Флорида, предусматривавших одинаковое тюремное заключение для поставщиков как марихуаны, так и кокаина. Как говорил один контрабандист, ставший информатором DEA, «Если получаешь пятнадцать лет за одно и пятнадцать лет за другое, то лучше заниматься кокаином. Его легче перевозить, легче переправлять самолетом и легче прятать». Один журналист описывал взаимовыгодные отношения между чиновниками правоохранительных органов Южной Флориды и поставщиками наркотиков. Когда вашингтонским чиновникам по связям с общественностью требовались результаты, контрабандисты доставляли в США большее количество кокаина, распределив груз по нескольким катерам, один из которых предназначался в жертву.

«Если полиция захватывала приманку, она получала часть наркотиков, катер, его команду, положительную статистику и аресты, которые могли привести к обвинительным приговорам или вербовке информаторов, а могли и не привести. В открытом море, как правило, захватывали не главарей, а работников низшего звена, которые боялись наказаний и слишком мало знали, чтобы принести хоть какую-нибудь пользу полиции. В любом случае, другие катера благополучно доставляли груз. Обе стороны оставались более или менее довольными, но цели достигал только контрабандист».

Опрос правительства США в 1977 году показал, что десять процентов респондентов в возрасте от 18 до 25 лет в течение прошедшего года употребляли кокаин. К 1985 году кокаин использовала уже одна треть респондентов. Журналисты неохотно повторяли пропагандистские выдумки эпохи Энслинджера, и услужливо сообщали, что этот наркотик не вызывает физиологического привыкания. Хотя с технической точки зрения это было правдой, к началу 1980-х годов существовало множество наркоманов, которые поняли, что не могут контролировать свою тягу и приобрели психологическую зависимость от наркотика. Господствовала также пагубная идея, что кокаин не опасен, если его вдыхать, а не вводить с помощью инъекций. Такое неверное представление отчасти компенсировалось широко освещавшейся трагедией двухметрового баскетболиста Лена Биаса (1963-1986). Он скончался от остановки сердца, вызванной употреблением кокаина на праздновании подписания контракта с командой «Бостон Селтикс».

В Соединенных Штатах некоторые наркоманы начали использовать очищенный «свободный» кокаин. Его готовили, нагревая с эфиром, затем толкли полученные кристаллики и курили через кальян. Такая форма употребления наркотика стала особенно распространенной примерно в 1979 году благодаря поддержке фирм, которые изготавливали принадлежности для приема наркотиков. Многие люди с опытом употребления наркотиков верили, что курение марихуаны и даже героина не приносило вреда, и сочли, что это верно и в отношении к кокаину. Однако курение этого наркотика усиливало и ускоряло появление зависимости. Если кокаин нюхать, то привыкание может выработаться через нескольких лет. Однако курильщик приобретал зависимость к наркотику через несколько месяцев, если не недель. Для поставщиков этот способ был привлекателен тем, что наркоман за один заход мог истратить столько денег, сколько обычный клиент тратит за неделю. Опасность «свободного» кокаина получила огласку, когда американский комик Ричард Прайор (род. 1940) получил ожоги после взрыва установки для очищения наркотика.

Кокаиновый крэк появился в США примерно в 1983 году, когда спрос на кокаин со стороны молодежи из среднего класса стал падать. Для получения крэка кокаин разводили в воде, смешивали с питьевой содой, а затем подогревали, пока вода не испарялась. При курении наркотик воздействовал на мозг через четыре-шесть секунд. Дозы крэка, которые называли камешками (rocks), продавались в маленьких стеклянных флаконах, пока налеты полицейских не вынудили продавцов перейти на улицы. Цена одной дозы (5 долларов) могла показаться незначительной, но ее действие продолжалось всего пятнадцать минут, и ее никогда не хватало. От десяти «камешков» наркоман мог «балдеть» с полудня до вечера. К 1984 году торговцы продавали крэк в самых нищенских районах Лос-Анджелеса и Майами. На следующий год наркотик попал в нью-йоркские трущобы, заселенные неграми и выходцами из Латинской Америки. На серьезность проблемы указывало исследование, проведенное в 42 больницах Нью-Йорка. Оно выявило, что в 1983 году произошло семь смертельных исходов, связанных с кокаином, в 1984 их было 97, а в 1985 – 137. Документальный фильм компании CBS «48 часов на улице Крэк» описывал жизнь в трущобах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, как если бы этот наркотик преобладал во всех слоях общества США, и имел успех, который привел к пагубным последствиям в 1985-1986 годах. В Майами кокаиновый крэк практически вытеснил героин, а в Сан-Франциско наркоманы курили его после инъекций смеси героина и кокаина.

В 1986 году марихуану впервые пробовали пять тысяч американцев ежедневно, 22 миллиона (один человек из каждых одиннадцати) использовали кокаин ради удовольствия. В сентябре 1986 года Рейган – в ответ на проблему крэка в особенности – издал приказ для государственных чиновников, известный под названием «Рабочее место без наркотиков». В результате большинству федеральных служащих пришлось пройти проверку на наркотики, а остальные вынуждены были последовать примеру правительства и при поступлении на работу делать анализ мочи. При приеме героина и кокаина обойти это препятствие легко, так как следы этих наркотиков держатся на протяжении всего нескольких дней, хотя следы марихуаны остаются примерно в течение месяца. Несмотря на принятые меры, в последний год президентства Рейгана (1988) в Соединенных Штатах имелось, по различным оценкам, от 20 до 25 миллионов курильщиков марихуаны, 5,8 миллионов кокаиновых и примерно 500 тысяч героиновых наркоманов, которые ежегодно тратили на незаконные наркотики приблизительно 150 миллиардов долларов. Продажа наркотиков была чрезвычайно конкурентным занятием. К 1988 году 85 процентов всех преступлений в Нью-Йорке, относящихся к крэку, происходили из-за разногласий между наркодилерами по поводу раздела территории или были вызваны другими спорами рыночного характера. Чистота героина и кокаина, которые продавали на улицах, продолжала расти, а цена – падать. В Нью-Йорке розничная цена одного грамма кокаина упала с 70-100 долларов в 1986 году до 50-90 долларов в 1991 году.

Антрополог Филипп Буржуа в конце 1980-х, начале 1990-х годов вошел в доверие и подружился со многими пуэрториканскими уличными продавцами наркотиков в Восточном Гарлеме. Он написал книгу «В поисках уважения. Продажа крэка в баррио» (1995), которую невозможно читать без сопереживания. В ней цитируется множество разговоров крэковых наркоманов и описываются невероятные случаи насилия и деградации, непостижимые для нормальных людей. Как и другие иммигранты, продавцы наркотиков борются за право стать частью Американской мечты. Один из действующих лиц книги, Примо, говорит: «Мы обязаны бороться и чего-нибудь добиться… бедным эта борьба дается тяжелее, ее вести можно, только она тяжелее». Примо – самодостаточный человек, который верит, что каждый американец мужского пола является хозяином собственной судьбы. «Если у меня появляется проблема, значит, это моя проблема. Обо мне никто не будет заботиться – я должен справиться с ней сам». «В поисках уважения» является незаменимой книгой для всех, кто хочет понять проблемы наркозависимости конца ХХ века. «Саморазрушительная наркозависимость – это просто средство отчаявшихся людей, с помощью которого они справляются с отчаянием, трудностями и беззащитностью», утверждает Буржуа. Современное недовольство злоупотреблением наркосодержащими веществами в некоторых, очень тесных группах населения имеет ничего, или почти ничего общего с фармакологическими свойствами соответствующих наркотиков».

Крэк привлекал женщин, поскольку был дешевым, и не требовал инъекций. Во многих городских обездоленных районах молодые женщины продавали себя, чтобы купить «камешки» или шли в притон за дозой, чтобы потом опять вернуться на улицу. Усиливающаяся связь секса и молодых женщин-крэковых наркоманок привели к оскорблениям в средствах массовой информации и обвинениям со стороны некоторых исследователей. Это усугубляло и без того несправедливое отношение к женщинам, которые страдали от нищеты, расизма и сексуальных домогательств. Подобное отношение красноречиво описали Клер Стерк (род. 1957) и Лайза Маэр. Убежденные, что употреблявшие крэк женщины не отличались достойным поведением и были плохими матерями, социальные работники в некоторых районах США разработали так называемую «программу усиления вреда» и «ответственности наркоманок». Например, женщин привлекали к уголовной ответственности за пренебрежение зародышем после того, как врачи в больницах докладывали о результатах токсикологических тестов. При этом врачи нарушали конфиденциальность отношений доктор-пациент и раскрывали не подлежащую оглашению информацию. Вместо того чтобы сообща работать вместе с этими женщинами, лишенными нормальных условий жизни, профессионалы от медицины предавали их. Поскольку многие из таких матерей были слишком бедны, чтобы получать предродовой уход, государство их не поддерживало, а наказывало за принадлежность к определенной социальной среде, Несмотря на очевидный успех и окупаемость программ лечения от наркомании, беременные женщины из наиболее пораженных ею районов почти не могли воспользоваться услугами врачей. Вместо лечения им угрожают уголовным преследованием или лишением материнских прав. Карательные методы лишь отталкивают их от предродового ухода или лечения. Скорее всего, женщинам из низших слоев общества и представительницам социальных меньшинств откажут и в том, и в другом, потому что они лечатся на средства социального обеспечения, а не в платных больницах, а также потому, что в умах некоторых медиков и социальных работников прочно угнездились привычные стереотипы.

Строгость наказания матерей, приобщившихся к крэку, служило уловкой, призванной отвести внимание от проблем здравоохранения в США. Исследования показали, что женщины, которые не могут отказаться от наркотиков, рожают здоровых детей, особенно если получают предродовой уход. Новорожденные с зависимостью от крэка не обречены всю жизнь страдать от умственных или физических недостатков. На развитие мозга гораздо большее влияние оказывает нищета, чем токсические эффекты.

Невыразительный «король наркотиков» администрации Буша, Уильям Беннетт, приписывал растущий хаос, связанный с наркотиками, модой на крэк, который распространялся, «подобно чуме». Но, как показали исследования Стерк и Маэр, пагубное влияние на самом деле оказывали нищета и лишения. Спрос на крэк, кокаин и героин в 1980-х и 1990-х годах который так пагубно воздействовал на личность и общество, а также был серьезнее, чем предыдущие наркотические кризисы, явился результатом социальной изоляции все больших групп населения США. С 1968 по 1992 уровень нищеты в Соединенных Штатах вырос на одну треть – и это в то время, когда богатые становились богаче, а несколько биржевых игроков сколотили себе состояния.

Во время президентства Никсона «неугодные» национальные меньшинства стали гражданами второго сорта под предлогом борьбы за Америку без наркотиков. Закон о борьбе против злоупотребления наркотиками, принятый в 1986 году подавляющим большинством голосов, предусматривал выделение шести миллиардов долларов в течение трех лет на усиление правоохранительных органов, образование и лечение. Согласно этому закону, наркодилеры, торговавшие наркотиками возле школ или вербовавшие молодежь, приговаривались к тюремному заключению. Хранение пяти граммов крэка наказывалось обязательным пятилетним заключением, что было в сто раз строже, чем наказание за хранение кокаина: чтобы получить обязательные пять лет за кокаин, нужно было иметь 500 граммов наркотика в порошке. Вполне понятно, что такая несоразмерность, которая якобы была оправдана, поскольку крэк считался гораздо опаснее кокаина, воспринималась как проявление расизма. 89 процентов обвиняемых за крэк были чернокожими, а 7 процентов – латиноамериканцами. Для сравнения: за порошок кокаина на скамью подсудимых сажали 27 процентов негров и 39 процентов латиноамериканцев. В 1986 году, до вступления в силу Закона о борьбе против злоупотребления наркотиками, среднее количество осужденных негров за нарушение федеральных законов о наркотиках было на 11 процентов больше, чем белых. Спустя четыре года количество осужденных негров было на 49 процентов больше, чем белых. В некоторых городах чернокожих задерживали в двадцать раз чаще, чем белых (в целом по стране – в четыре раза чаще). Такую диспропорцию можно объяснить расистским подходом, тактикой задержаний, основанной на пристрастном отношении к национальным меньшинствам или выделением из общей массы наркоторговцев представителей национальных меньшинств. Как бы то ни было, 21 процент всех заключенных в 1991 году составляли осужденные за нарушение анти-наркотических законов, 8 процентов сидели за хранение, а 13 процентов – за распространение. Чернокожих американцев осуждали в два раза чаще, чем белых. Апелляционная комиссия США в 1997 году сообщила, что девяносто процентов осужденных в федеральных судах за продажу кокаинового крэка были неграми, хотя потребителями его являлись белые. Директору британского анти-наркотического фонда «Освобождение» война Рейгана-Буша против крэка напоминала войну с молодежью негритянских гетто – по его словам, это был способ мобилизовать общественное мнение против бедняков, которые не подлежали социальному и другому страхованию и не являлись частью преобладающего населения страны. Исследование, проведенное в 2000 году Руководящей конференцией по гражданским правам, показало, что негры составляют двенадцать процентов населения США и приблизительно тринадцать процентов наркоманов. Однако несмотря на то, что дорожная полиция и подобные правоохранительные ведомства производят примерно равное количество арестов белых и черных, 38 процентов лиц, арестованных за нарушение анти-наркотических законов, и 59 процентов, осужденных за них, составляют чернокожие граждане. Негров и латиноамериканцев приносят в жертву путем притеснений, несправедливого отношения со стороны полиции и DEA, расового подхода в судах и дискриминационной обвинительной практики. Иногда кажется, что судьи и выборные официальные лица делают карьеру, увековечивая и усугубляя это вопиющее неравенство. Одним из результатов расовой направленности анти-наркотической деятельности правоохранительных органов является исключение из избирательной системы большой части национальных меньшинств. В 1997 году тринадцать процентов из 10,4 миллиона совершеннолетнего взрослого населения Америки потеряли право голоса из-за того, что были осуждены за уголовные преступления. Во время президентских выборов 2000 года в штатах Флорида и Техас советники Джорджа У. Буша (род. 1946) хорошо поняли преимущества такого положения для республиканцев.

С 1980, года выборов Рейгана, по 1994 год количество заключенных в американских тюрьмах увеличилось в три раза. Во время президентства Буша в 1989-1993 годах в США был самый высокий процент заключенных в мире в пересчете на душу населения и больше чернокожих мужчин возрастом от двадцати до тридцати лет в исправительных учреждениях, чем в колледжах. В 1995 году один из трех чернокожих мужчин возрастом от двадцати до тридцати лет находился под контролем или присмотром исправительной системы. С конца 1990-х годов уличные продавцы крэка и осужденные впервые за распространение наркотика получили в федеральных судах в среднем по десять лет и шесть месяцев. Эти приговоры были на 59 процентов строже, чем среднее наказание насильников, и всего на 18 процентов мягче, чем приговоры убийцам. Организация «Международная амнистия» (Amnesty International) сообщила в 1999 году, что уровень заключения в тюрьму черных женщин и латиноамериканок был соответственно в восемь и четыре раза выше, чем белых женщин. Согласно данным Министерства юстиции за 2000 год, 32 процента белых, виновных в нарушении анти-наркотических законов, получили по приговору тюремное заключение. У негров эта цифра составляла 46 процентов. Политика «трех попыток» означает что большое число чернокожих и латиноамериканцев, не сумевших вылечиться от наркозависимости и совершивших небольшие преступления, связанные с наркотиками, могут оказаться за решеткой пожизненно. В течение ближайших десятилетий всем штатам придется строить дорогостоящие дополнительные тюрьмы, в которых, как на складах, будут жить пожилые и дряхлые негры и латиноамериканцы, чьи жизни бессмысленно пройдут в этих ненужных и жестоких учреждениях. В Западной Европе уровень заключенных составляет 100 или менее человек на 100 тысяч населения. В США в 1999 году уровень заключенных черных женщин составлял 212 на 100 тысяч населения, а черных мужчин – 3 408 на 100 тысяч населения. Количество заключенных белых мужчин находится на уровне 417 человек на 100 тысяч населения, а белых женщин – 27 на 100 тысяч населения.

Бросается в глаза разница между расходами правительств штатов на содержание тюрем и на образование. Занятость преподавателей в общественных колледжах с 1982 по 1993 год увеличилась на 28,5 процента, а персонала исправительных учреждений – на 129,3 процента. К 1997 году лишь 50 процентов заключенных крупных и мелких поставщиков наркотиков в федеральных тюрьмах закончили среднюю школу, и только 3 процента – колледж. Тем не менее, в припадке невероятной глупости Закон о высшем образовании 1998 года запрещает выдавать ссуды на обучение лицам, осужденным за нарушение законов о наркотиках. К нему относится даже первое наказание за хранение за хранение марихуаны. Любой человек с тремя и более судимостями за хранение наркотиков не сможет получить такую ссуду всю оставшуюся жизнь. Подобным ограничениям не подвергается ни одна другая категория преступников. Такое тупое законодательство препятствует реабилитации наркоманов и усиливает дискриминационный эффект анти-наркотической политики США в отношении афроамериканцев. Жестокое, вызывающее раздражение система наказаний, предусмотренная этим законодательством, типична для анти-наркотических правоохранительных ведомств Соединенных Штатов. Сохраняя неблагоприятную среду обитания в гетто, они создают благоприятные условия для дальнейшего распространения наркозависимости.

Еще один аспект правоохранительной программы Рейгана мало освещался в печати, но имел далеко идущие последствия для мировой финансовой политики. Серьезной проблемой являются прибыли от незаконной продажи наркотиков. К 1980 годам общая прибыль от нелегального оборота наркотиков значительно превышала ежегодный доход мировой индустрии алкогольных напитков. Громадные сделки (в 1990 году приблизительно от 300 до 500 миллионов долларов) уходили из-под контроля правительства. Поскольку национальный суверенитет основан на монополии налогообложения и обязанности граждан платить налоги, незаконные продажи наркотиков представляют собой фундаментальную угрозу государству. Еще со времен Ротштейна в 1920-х годах наркодельцы стремились вкладывать деньги в легальные предприятия. Закон Соединенных Штатов, принятый в 1984 году, давал правительству право конфисковать имущество как на правдоподобном основании, так и по обвинению в преступлении. Этот закон также лишал обвиняемого права иметь деньги, которыми он мог бы расплатиться с адвокатами, на том основании, что эти средства могли быть получены от торговли наркотиками. Имущество осужденного продавалось, а полученные средства передавались в том числе правоохранительным органам. Местная полиция была заинтересована в дополнительном финансировании и не всегда была разборчива в средствах его получения. В марте 1988 года администрация Рейгана стала проводить в жизнь Программу политики нетерпимости, направленную на сокращение поставок наркотиков в США. Целью ее были как наркоманы, так и наркоторговцы. Программа противоречила всем цивилизованным понятиям о справедливости – ее операции были самовольными, деспотичными, иногда коррумпированными и часто уровень ответственности был несоизмерим с уровнем вины. В печально известном инциденте в мае 1988 года Береговая охрана США захватила яхту стоимостью в 2,5 миллиона долларов, на борту которой обнаружили одну десятую унции марихуаны. Восьмидесяти процентам граждан США, у которых в 1991 году конфисковали имущество, так и не было предъявлено обвинение. В 1993 году стоимость имущества, конфискованного только Министерством юстиции, превышала 600 миллионов долларов. Следует добавить, что реформы, проведенные администрацией Клинтона в 2000 году, снизили возможность процессуальных злоупотреблений.

Хотя ЦРУ в 2000 году официально объявило Лондон центром отмывания денег, для этого часто используются оффшорные финансовые учреждения. С 1985 года Соединенные Штаты выступали инициатором координации и упорядочивания контроля на «грязными» деньгами. США стремились вовлечь в новый порядок контроля все страны, желательно на добровольной основе, но при необходимости – под давлением международной общественности. Один голландский обозреватель отметил, что борьба с отмыванием наркокапиталов в конце концов приведет к неожиданному результату: к единообразному мировому режиму управления. Таким образом война с незаконными токсическими веществами содействует никем не предвиденной интеграции всех стран мира с далеко идущим последствиями. Согласно стратегии, принятой в 1986 году, правительство Соединенных Штатов ежегодно пересматривает, разрешать ли тому или иному государству участвовать в войне с наркотиками в качестве партнера США. Страны, которые теряют это право, лишаются иностранной помощи, им грозят экономические санкции. Такая стратегия, направленная на укрепление не оправдавшей себя политики контроля наркоторговли в ее зародыше, доказывает, что война с наркотиками ведется не союзниками, а неравноправными участниками, когда США берется судить, разрешать, повергать в нищету и попирать права человека в подчиненных им странах. В провале политики запрета наркотиков Вашингтон продолжает обвинять иностранцев.

В 1989 году президент Джордж Буш выделил дополнительные 2,2 миллиарда долларов на борьбу с «наркотической чумой». Семьдесят процентов этой суммы предназначались на укрепление правоохранительных ведомств внутри страны и за границей. По Закону о полномочиях в области национальной обороны от 1989 года единственным руководящим органом, который уполномочен препятствовать ввозу наркотиков, является Министерство обороны. В результате Соединенные Штаты взяли на себя обучение тактике борьбы с наркотиками (которая слишком напоминает антипартизанскую тактику) армейских подразделений латиноамериканских стран, печально известных нарушением прав человека. Возросшая военная помощь предоставлялась согласно «Андской стратегии» Буша – пятилетнему плану, который предусматривал ассигнование 2,2 миллиарда долларов на искоренение источников поставок кокаина в Колумбии, Боливии и Перу. В 1996 году на экономическое развитие беднейших стран мира ООН выделила всего 69 миллионов долларов. В следующем году США предоставили колумбийской армии и полиции для борьбы с наркотиками почти 96 миллионов. Последний пакет соглашений с Колумбией предусматривает военную помощь общей суммой 289 миллиона долларов. Подобное вмешательство является по сути своей антидемократическим, поскольку поддерживает военные режимы и усиливает коррупцию. Генерал Макаффри, американский «король наркотиков» характеризовал генерала, командовавшего анти-наркотическими подразделениями Мексики, как «честного человека и образцового командира». В 1997 году этого мексиканского генерала задержали за корыстное сотрудничество с Амадо Карильо Фуэнтесом.

«Государственная стратегия в области контроля над наркотиками», опубликованная в 1989 году, содержала пространное введение, написанное лично Уильямом Беннеттом, которого Буш назначил начальником Управления национальной политики по контролю. Разглагольствования и лживые доказательства Беннетта подверглись разгромному анализу в работе Франклина И. Цимринга (род. 1942) и Гордона Хокинса (род. 1919), озаглавленной «В поисках рационального контроля над наркотиками» (1992). Беннетт начал с утверждения о резком и значительно сокращении потребления наркотиков: по его оценке, количество американцев, употребляющих запрещенные наркотики, уменьшилось за четыре года на 37 процентов – с 23 миллионов человек в 1985 до 14,5 миллионов в 1989 году. Назвав войны Никсона и Рейгана успешными, Беннетт противоречил самому себе. Он писал, что наркотики были дешевы и доступны почти любому, а страх перед наркотиками и связанными с ними преступлениями был высоким, как всегда. Хотя стратегия, направленная против иностранных поставщиков наркотиков, являлась ведущей в международной политике США, поставки, распространение и продажа создали в Америке широкий, ослабляющий экономику черный рынок. Беннетт признавал, что наркотики таким образом представляли собой самую серьезную угрозу национальному благосостоянию страны. Он утверждал, что проблема настолько серьезна, что сотрудники анти-наркотических служб не должны ограничиваться демократическими взглядами на законность и справедливость. Беннетт отвергал идею, что средства, направляемые на финансирование правоохранительных ведомств, должны быть перераспределены на лечение наркоманов и программы по предупреждению наркомании. Как и Энслинджер, он настаивал на том, что «любое значительное ослабление анти-наркотических служб – по любой причине, пусть даже из самых лучших побуждений – приведет к большему употреблению, большей преступности и большим бедам». Хотя Беннетт говорил, что США переживают кризис, который давно уже обострился и вышел из-под контроля, он не понимал, что этот процесс был следствием карательных законов США, характеризующих их политику на протяжении семидесяти лет. Он писал, что с наркотиками следует обходиться жестче, гораздо жестче, чем в настоящее время. Беннетт настойчиво утверждал, что ущерб наносят все способы использования наркотиков, на всех уровнях их потребления. Он делал вывод, что необходимо объявить одинаково безжалостную (курсив автора) войну как первой, экспериментальной пробе наркотика, так и употреблению время от времени, не говоря об устоявшейся наркотической зависимости. Это мнение переходит все границы невежества и необдуманности. Хотя несколькими страницами ранее Беннетт писал, что самой серьезной и неотложной проблемой является употребление крэка в городах, он не делает различия между разными видами наркотиков и их неоднородным разрушительным воздействием на личности и социальные группы. Ни на одной из 153 страниц «Государственной стратегии по контролю над наркотиками» нет определения ни понятию «наркотик», ни «проблема наркотиков», как не обсуждаются ни амфетамины, ни барбитураты, ни другие наркосодержащие вещества. Возможно, это отражало коммерческие интересы фармацевтических компаний. Но скорее, это невежество указывало на отсутствие изощренности в мышлении подведомственного Беннетту управления. Уверенность авторов «Государственной стратегии по контролю над наркотиками», что наркомания – это этическая проблема, дала возможность и далее следовать старой, обанкротившейся практике.

Подобный менталитет приводил к появлению таких людей, как Дарил Гейтс, начальник полицейского управления Лос-Анджелеса, который на слушаниях сенатского комитета по судопроизводству в 1990 году заявил, что людей, бессистемно употребляющих наркотики, нужно брать и расстреливать. Беннетт считал допустимым убивать наркодилеров. Он говорил, что сотрудники анти-наркотических ведомств должны иметь возможность сбивать самолеты, подозреваемые в перевозке наркотиков, и сравнивал такие действия с работой дорожных полицейских, которые останавливали превышающие скорость автомобили. Он предлагал ввести против наркоманов такие наказания, как лишение водительских прав, создание для них военизированных учебных лагерей, выселение из домов, принудительное лечение по постановлению суда и принятие финансовых санкций против колледжей и университетов, которые равнодушно относятся к употреблению студентами наркотиков. Результатом явилось то, что в 1989 году 64 процента американцев заявили, что самая неотложная проблема – это наркомания. В 1986 году проблему наркомании признавали 3 процента.

Билл Клинтон (род. 1946), президент США с 1993 по 2001 год, и вице-президент Эл Гор (род. 1948) в 1992 году издали книгу «Люди важнее. Как нам изменить Америку». В одной из глав они делают такой же упор на усилении полицейского контроля на улицах и аресты преступников, как и на более конструктивных идеях обучения и лечения. Ассоциация запрещенных наркотиков с преступлениями в сознании американцев была заблуждением. Исследование Национального центра наркомании и наркозависимости Колумбийского университета, проведенное в 1998 году, показало, что 21 процент преступников, отбывавших наказание в тюрьмах штатов за насильственные действия, совершили их под влиянием одного алкоголя. Три процента находись в наркотическом опьянении от крэка или кокаина, и лишь один процент употребляли героин. Из тринадцатимиллиардного бюджета Клинтона на 1994 год 8,3 миллиарда долларов предназначалось для правоохранительных органов и карательных мер и только 4,7 миллиарда – на программы лечения и предотвращения наркомании. Этот перекос существовал несмотря на то, что корпорация RAND, проводившая исследование для Управления национальной политики по контролю, пришла к выводу, что для сокращения употребления кокаина в США лечение обойдется в десять раз дешевле, чем запрещение. Тем не менее, согласно статистике Министерства юстиции, в 1991 году лечиться от наркомании выразили желание около сорока процентов заключенных федеральных и местных тюрем, которые в момент преступления находились в состоянии наркотического опьянения. В конце десятилетия таких заключенных было всего пятнадцать процентов.

Прогноз, что разрушительный пример Соединенных Штатов заразит Европу, не оправдался или оказалось преувеличением, как показала паника в отношении крэка. Страх Британии перед этим наркотиком родился в 1987 году после того, как появились неопровержимые доказательства, что употребление крэка может возрасти. Как продемонстрировал английский криминолог Филип Бин, пропагандисты панических настроений надеялись, что возбуждая страх и негодование, им удастся создать новую систему запрещений и показательных наказаний, основанную на карательной политике США. Политики и журналисты почти не владели информацией о крэке. Американские «наркоевангелисты» использовали это неведение, чтобы распространять свое священное послание: с помощью агрессивных правоохранительных мер необходимо наложить запрет на поставки. И серьезные, и бульварные газеты извергали потоки зачвлений DEA. Обстоятельный анализ докладов Администрации по контролю за применением законов о наркотиках, проведенный Бином, показывает, что они были крайне ненадежными.

В апреле 1989 года Роберт Статмен из DEA в присутствии министра внутренних дел Британии, Дугласа Херда (род. 1930), прочитал приветственную речь на ежегодной анти-наркотической конференции Ассоциации начальников полиции. Статмен сказал, что в течение двух лет в Британии возникнет серьезная проблема с крэком. С апломбом человека, отвергающего очевидное, он заявил: «[В США] уже не хватает носов, чтобы нюхать весь поступающий к нам кокаин. Наркотику нужно куда-то приходить, и придет он прямо сюда». Среди других диких измышлений выделялось утверждение, что 75 потребителей крэка приобретали практически неизлечимую зависимость после третьего приема наркотика. В следующем месяце министр внутренних дел выступил на конференции девятнадцати европейских государств с видоизмененной версией речи Статмена. Он сравнил крэк со средневековой чумой и озвучил сомнительные утверждения американского борца с наркотиками. Херд сказал, что ситуация ясна: в условиях перенасыщения североамериканского рынка кокаиновые бароны Латинской Америки переправляют свой продукт в Европу. (В Канаде почти не употребляли крэк, поэтому североамериканский рынок был далек от насыщения). Премьер-министр, Маргарет Тэтчер (род. 1925), публично поддержала «жесткий подход» и пообещала, что продавцы крэка не найдут в Британии «безопасного рая». Два месяца спустя комитет по внутренним делам Палаты общин опубликовал доклад «Крэк. Угроза тяжелых наркотиков в следующем десятилетии». С параноидальным паникерством, характерным для этого периода, в докладе говорилось, что крэк вызывал более тяжелую зависимость и был более опасен, чем любой другой прежде известный наркотик. Вылечившихся крэковых наркоманов просто не существовало. Это вещество, «почти немедленно вызывающее привыкание» было названо «проблемой… распространяющейся по графствам Англии». Такое представление событий было по меньшей мере глупым. После учреждения в июле Специальной государственной комиссии по крэку, криминолог Николас Дорн заметил, что усиливавшийся «крестовый поход против крэка имеет своих победителей. Постоянный прогноз эпидемии наркотика создает атмосферу чрезвычайного положения, в которой можно перестраивать учреждения и организации и получать финансирование». И снова предпочтительнее оказался бы прагматический скептицизм и сдержанные высказывания. «В настоящее время проблема крэка локализована и не слишком глубока. Однако рейды полиции, направленные прежде всего против этого наркотика, порождают значительный интерес прессы и любопытство публики», предупреждал Дорн. «Гласность порождает у каждого скучающего или впечатлительного наркодилера идею использовать момент для продажи пользующегося популярностью товара. Торговцам открыто говорят, что они могут нажить состояния и что крэк – это самый ходовой продукт в мире. Еще больше людей покупает кокаин, подогревает его в микроволновке с химикатами, которые можно купить в любом магазине, и вот вам новое болото, в котором полиция будет ловить рыбку». Название «крэковый город», данное лондонскому жилому массиву Льюисхем, одновременно возбуждало интерес и вводило в заблуждение: оно скрывало тот факт, что самой серьезной наркотической проблемой в этом районе были внутривенные инъекции героина, являвшиеся следствием пагубной анти-наркотической политики 1980-х годов. Во многих случаях кокаин использовался наркоманами, употреблявшими несколько наркотиков – в первую очередь героин.

Отношение Столичной полиции к крэку было пронизано расизмом. Исследование проведенное в Льюисхеме, показывает, что в 75 процентах за нарушения, связанные с кокаином и крэком, арестовывались чернокожие граждане. При этом 80 процентов известных анти-наркотическим и социальным службам наркоманов были белыми. Районный суперинтендант полиции уверял, что это отражало тот факт, что большинство торговцев были черными, а большая часть наркоманов – белыми. Многие годы во взглядах взгляд полиции на социальные вопросы в Южном Лондоне доминировали рассуждения о крэке и кокаине. Страх XVII и XIX веков перед бродячими, ни перед чем не останавливающимися толпами преступников полиция 1980-х сконцентрировала и придала ему расистский оттенок. В 1989 году в свидетельстве Столичной полиции в комитете по внутренним делам Палаты общин фигурировали городские банды ямайских преступников, которые в большинстве своем занимались поставками наркотиков. Изображение их полицией было достойно бульварных газет. «Многие банды состоят из нелегальных эмигрантов их Ямайки, у которых нет постоянного адреса и которые связаны происхождением и культурой регги. Они постоянно переезжают с одного места на другое и ведут настолько кочевнический образ жизни, что никого не боятся и не останавливаются перед самыми серьезными преступлениями – как например, убийствами – где бы ни находились их этнические фургоны». Ямайские преступные банды служили прекрасным образцом опасных, внешних, почти нечеловеческих врагов, на котором были основаны риторические построения войн с наркотиками. Еще в 1997 году Государственная служба криминальной разведки представляла ямайские банды как угрозу безопасности и стабильности общества. Некоторые утверждения полиции о мелкой торговле кокаином и крэком выходцами из Ямайки были правдой, но крупномасштабным распространением обычно занимались большие банды, состоящие из белых граждан – такой бизнес был для них безопаснее. Белые гангстеры сообщали о малочисленности ямайских банд, чьи действия преувеличивали журналисты. Отношения между белыми главарями и некоторыми офицерами полиции в Южном Лондоне не внушали доверия.

Шумиха, поднявшаяся вслед за выступлением Статмена, имела существенный недостаток. В ней крэк выделялся как отдельный класс наркотиков, представляющий исключительную и беспрецедентную угрозу, он не включался в общую картину употребления нескольких наркотиков сразу. Предсказывавшийся властями глубокий кризис, связанный с крэком, не разразился, как показало прекращение деятельности Специальной комиссии в августе 1990 года – всего лишь после тринадцати месяцев работы. Проведенное в 1994 году исследование преступности в Британии обнаружило, что три человека из каждых ста возрастом от шестнадцати до двадцати четырех лет употребляли кокаин, менее одного – героин, и менее одного на каждые 200 человек – крэк. Ограниченное использование крэка имело небольшое отношение к усилиям правоохранительных органов. Этот наркотик не получил распространения в Британии благодаря тому, что здесь существовал устоявшийся рынок амфетаминов (в отличие от США). В большинстве английских городов можно было свободно приобрести дешевые амфетамины, служившие для бедных заменителем кокаина. Крэк не мог соперничать с прочно укоренившимся местным бизнесом ни по цене, ни по своему воздействию. В 1991 году один грамм кокаина стоил 80 фунтов стерлингов, которого наркоману хватало максимум на тридцать минут «кайфа», амфетамины же стоили 12-15 фунтов за грамм и обеспечивали три-четыре часа эйфории.

Влияние США на положение с героином в Британии в 1980-х годах было всецело отрицательным. До 1967 года единственными нелегальными поставщиками были врачи, но после учреждения наркологических клиник наркозависимость распространялась благодаря зарубежным поставкам наркотика. В 1977 Министерство внутренних дел зарегистрировало 1 109 новых случаев наркомании. Пятьдесят пять процентов наркоманов на момент регистрации употребляли героин. В 1982 году эта цифра увеличилась на 150 процентов и составила 2 793 новых случаев, из которых героин являлся первичным наркотиком у 76 процентов. Общее количество наркоманов, зарегистрированных в Министерстве внутренних дел, возросло с 2 657 в 1970 году до 5 107 в 1980, 14 668 в 1985 и 17 755 в 1990 году. В 1974 году Дейл Бекетт описывал факторы, располагающие к героиновой наркомании, на примере растений: «Семя – это наркотик и его доступность, почва – личность, предрасположенная к стрессам, а климат – общественное мнение по отношению к наркотику. Если все три условия соблюдены, героиновая наркозависимость может пустить корни. Если хотя бы одно отсутствует, это почти исключено». В течение 1980-х годов росту употребления героина способствовали и семена, и почва, и особенно климат.

В первую очередь необходимо рассмотреть доступность наркотиков. Резкий рост нелегального рынка героина в 1970-х годах отчасти объяснялся все чаще встречавшейся практикой наркологических клиник назначать вместо героина метадон, а последний – только перорально. Хотя Столичная полиция успешно действовала против китайских поставщиков наркотика, производители героина в Юго-Восточной Азии после того, как из Вьетнама ушли американские войска, стали прилагать больше усилий для проникновения на европейские рынки. Вслед за свержением шаха Ирана в 1979 году иранские беженцы использовали контрабанду героина в качестве средства вывоза капиталов из государства, где господствовала фундаменталистская тирания религиозных лидеров. К 1981 году количество зарегистрированных наркоманов, перехваченных грузов наркотика и их объем указывали на серьезный рост злоупотребления героином. В 1980-х годах на черном рынке Британии изобиловал дешевый, высококачественный наркотик из Афганистана и Пакистана. Один килограмм героина в Афганистане или Пакистане стоимостью 4 тысячи фунтов стерлингов повышался в цене до 20 тысяч фунтов, когда достигал берегов Британии и до 40 тысяч после расфасовки. На улицах героин продавался в пакетиках по пять-десять фунтов стерлингов. Окончательная стоимость первоначального килограмма достигала таким образом ста тысяч фунтов. В начале 1980-х годов уличная цена наркотика упала в Лондоне примерно на 25 процентов. До 1978 года британские наркоманы почти всегда начинали употреблять героин в инъекциях, но важно отметить, что после 1979 года большая часть поставок шла в виде «коричневого» наркотика, который курили или нюхали. Это, в свою очередь, привлекло многих начинающих наркоманов, которые боялись или не хотели колоться. Все более модной становилась привычка «гонять дракона» - высыпать героин на алюминиевую фольгу, нагревать и вдыхать пары. Опрос в Виррале, где количество героиновых наркоманов увеличилось с менее ста в 1980 году до пяти тысяч с лишним в 1987, показал, что 79 процентов вдыхали наркотик, и только 4 процента кололи его. Опрос 408 наркоманов, проведенный в Лондоне в 1994 году, показал, что 54 процента вводили наркотик с помощью инъекций, а 44 процента вдыхали. Несмотря на высокие ежедневные дозы на протяжении длительного периода, многие наркоманы так и не перешли на инъекции.

По определению Бекетта, почвой для героиновой наркомании была предрасположенная к стрессам личность. Стрессы многократно усилились после принятия монетаристского бюджета на 1981 год и демонтажа традиционной для Британии тяжелой промышленности. Над многими районами витали удушающие миазмы безработицы, нищеты и упадка. Наркотики стали частью скрытых последствий классовой дискриминации. Связь между поставками героина и безысходностью и социальными лишениями (которая впервые начала проявляться в шотландских городах в конце 1960-х годов) становится все более очевидной в течение 1980-х. Незаконным героиновым бизнесом занимались в основном не имеющие профессии выходцы из рабочей молодежи, которые увидели в нем одну из немногих возможностей заработать в новой «корпоративной» Британии. Дилеры-наркоманы с сетью распространения первого уровня работали на нелегальных рынках Европы и США со времен «сухого закона». Но к началу 1980-х годов произошло разделение торговцев на тех, кто стремился набрать денег на собственную дозу (smack-heads) и тех, кто работал ради прибыли (bread heads). Если мелкие продавцы хотели привлечь клиентов, то в своем районе они становились слишком заметными, а потому легко определялись полицией. Тем не менее, власти их не замечали, так как охотились за крупными дельцами, чьи аресты приносили больше выгоды полиции и их политическим хозяевам. Проблемы с героином нередко были тесно локализованы. Например, после закрытия шахт в районе Барнсли в Йоркшире, целые улицы в Граймпорте были захвачены бандами наркодельцов. В 1992-1995 годах здесь наблюдался трехсотпроцентный рост героиновой наркомании и был задержан грузовик, везший наркотик на сумму одиннадцать миллионов фунтов стерлингов.

Третьим фактором, располагающим к героиновой наркомании по формулировке Дейла Бекетта, является отношение общества. Оно включало точку зрения специалистов на назначение наркосодержащих веществ наркоманам. Разочарование медиков по поводу долгосрочного назначения наркотиков проявилось в конце 1970-х годов. В авторитетной работе, опубликованной в 1978 году, Мартин Митчесон и Ричард Хартнолл пришли к выводу, что наркоманы, которым выписывали героин, посещали клинику более регулярно, меньше крали и реже попадали в неприятные ситуации с полицией, чем те, кто отказывался от выписки героина. Тем не менее, в работе также указывалось, что двадцать процентов последних стабилизировались на пероральном приеме метадона, а другие двадцать процентов прекратили принимать наркотики. Это противоречило мнению, что назначение героина уменьшало вовлеченность наркомана в незаконную торговлю наркотиками или стабилизировало их социальное положение. Таким образом укреплялось желание лондонских клиник изменить систему назначения наркотиков, хотя Митчесон и Хартнолл были согласны с тем, что конфронтационный подход – то есть, отказ в героине – приведет к потере контакта с некоторыми клиентами. Начальник научно-исследовательского отдела по наркозависимости и член Консультативного совета по злоупотреблению лекарственными средствами, Гриффит Эдвардс (род. 1928), наблюдал наркоманов, зарегистрированных в министерстве внутренних дел, начиная с 1965 года. В 1979 году он пришел к выводу, что поддерживающее лечение вряд ли улучшало жизни многих наркоманов, а также подверг сомнению утверждение, что отказ от наркотиков редко имел отношения к лечению наркомании. В том же году авторитетнейший специалист по наркозависимости, Макс Глатт, был встревожен, обнаружив несколько случаев, когда молодежь, принадлежавшая к высшему обществу, нюхала героин и кокаин. Он писал, что не в Британии не имелось клиник для лечения употребления ненаркотических и, тем не менее, вызывающих привыкание средств (таких как внутривенное применение барбитуратов или амфетаминов), а также для лечения наркоманов, использующих сразу несколько наркотиков. Поэтому методов для решения этих серьезных и распространенных проблем тоже не было. Глатт призвал к тщательному пересмотру клинического подхода к опиатной и другим наркозависимостям.

Подобные замечания отражали нежелание врачей назначать такой наркотик, как героин. Они не хотели быть «наркодельцами, назначенными правительством Ее величества», как позже выразился писатель Уилл Селф (род. 1961). После десяти лет существования системы клиник у многих работавших там медиков все более укреплялось чувство, что вместо лечения болезни общества они в качестве практикующих врачей занимались лечением пациентов. Количество наркоманов оставалось примерно на том же уровне, их поведение было по-прежнему саморазрушительным, поэтому врачи, работавшие в клиниках, приняли решение более твердо противостоять продолжающимся злоупотреблениям своих пациентов. К концу 1970-х годов, руководствуясь подобным мнением, врачи в клиниках стали оказывать в назначении наркотиков в инъекциях, замещая их пероральным приемом метадона при снижении дозировки и резко меняя курс в сторону принудительного отказа от наркотиков. Важно подчеркнуть, что такие изменения в отношениях медиков проявились до того, как в результате иранской революции 1979 года в Британию хлынул поток героина из Золотого Треугольника. Эти изменения обнаружились также до избрания в мае 1979 года консервативного правительства во главе с Маргарет Тэтчер. Другими словами, отношение медиков поменялось до того, как политические события привели к резкому увеличению числа людей, употреблявших героин, и количеству новых пациентов в клиниках.

Политические настроения в Британии в 1980-х годах характеризуются мнением члена кабинета министров, Нормана Теббита (род.1931), который рассматривал человеческое существо как стадное животное. «Не существует такой вещи как культурная множественность. Стая не сможет выжить без иерархии, общих ценностей, отождествления своей принадлежности к единому целому, общих для всех правил и системы наказания для нарушителей закона», писал он. «Радетели культурной множественности и сексуальных свобод, которые подрывают семью, являются сторонниками… дестабилизации и беспорядка». Он был непримиримым борцом с наркотиками. «Наркозависимость – это отступление от обязанностей перед обществом… в нездоровый, деградирующий преступный мир». Как и Никсон, он использовал наркотики в качестве способа единения общества в общем порыве параноидальных настроений. Парадоксально, но постоянное упоминание наркотиков в выступлениях политиков в 1980-х годах привели к стабилизации их употребления. Враждебное отношение Теббита к культурной множественности и семейному разнообразию имело за океаном свою параллель. Однажды Барбара Буш (род. 1925) во время президентской кампании 1989 года посетила с мужем госпиталь, где лежали солдаты, раненные во время операции «Правое дело», которая проводилась в Панаме против Норьеги. «В нескольких комнатах сидели целые семьи – отец, мать, отчим и мачеха – и все они, наверное, думали о новом мире», заметила она с сочувствием. «Было много смешанных браков. Один очень симпатичный чернокожий с двумя очаровательными мальчиками и женой-филиппинкой сказал Джорджу, что о нем не заботились бы лучше, будь он мультимиллионером». «Тяжело быть президентом, отметила Первая леди.

Консервативное правительство 1979-1997 годов, возглавляемое Маргарет Тэтчер и Джоном Мейджором (род. 1943) ввело карательную политику, образцом для которой послужили американские войны с наркотиками. Оно сконцентрировало усилия на правоохранительных органах и системе ужесточения наказаний. За исключением нескольких плохо продуманных рекламных кампаний, нацеленных, главным образом, на Центральную Англию, и Тэтчер, и Мейджор пренебрегали политикой снижения ущерба. Они игнорировали предельные издержки и предельную выгоду различных альтернативных подходов. Подобно администрациям Рейгана и Буша, упор делался на искоренении поставок, а не на сокращении спроса. Правительства Тэтчер и Мейджора были слишком увлечены введением рыночной политики во все сферы жизни, но не смогли принять то, что запретительная политика должна была по законам рыночной экономики сделать поставки наркотиков еще более прибыльным бизнесом и стимулировать нелегальный рынок наркотиков. Незадолго до падения консерваторов в 1997 году Кеннет Лич отметил, что большей частью хаоса – и не в меньшей степени ростом криминального рынка героина и кокаина – Британия была обязана плохо продуманной политике.

Война с наркотиками «новых правых» повлияла на позиции Уайт-холла. Артур Хоз в 1970 году выразил глубокую признательность Управлению по борьбе с наркотиками министерства внутренних дел. Он сказал, что поскольку сотрудники министерства никогда не были настроены враждебно и всегда – доброжелательно, наркоманы нередко обращались туда за помощью и советом. Эту позицию олицетворял Бинг Спир, который в 1977году тал главой Управления. Это был увлеченныйгуманный человек, который дружил с наркоманами, не любил американскую карательную политику и сопротивлялся введению жестких мер. На протяжении многих лет он познакомился со всеми лондонскими героиновыми наркоманами. Они верили ему, шли за советом, а когда Спир умер, пришли на похороны. Он дотошно вникал в нужды врачей, таких как Энн Долли (род. 1926) – лондонского психиатра, которая в качеств президента Ассоциации независимых наркологов (AIDA) сталапреемиком Спир в качестве честного и откровенного комментатора анти-наркотической политики. Спир говорил сам о себе как о «хранителе традиций Роллстона». Арнольд Требак, президент Фонда анти-наркотической политики вспоминал, что ему как американцу было странно видеть, что Спир привел с собой на его семинар несколько своих хороших друзей – закоренелых героиновых наркоманов. «Это было бы знамение с небес, если бы наркоманы подумали, что смогут пойти к главе DEA или FDA, чтобы получить дружеский совет. То же самое касалось бы врача, который выписывал внутривенные наркотики для поддержания зависимости наркоманов в пределах закона». Как бы то ни было, к моменту отставки Спира в 1986 году политический климат в стране подводил сотрудников Управления по борьбе с наркотиками и других государственных служащих к более агрессивному, карательному подходу. Дейл Бекетт регулярно проводил совещания в Министерстве здравоохранения, и там обстановка становилась все более сложной, все более закрытой. В результате новых веяний британские клиники стали придерживаться неосмотрительного и опрометчивого подхода, построенной по образцу карательной анти-наркотической политики. Здесь им смогли бы назначать соответствующие дозы героина и снабжать стерильными шприцами и иглами. «Укрывшись в собственном наркотическом коконе, можно не спеша учиться жить по-новому, до тех пор, пока не наберешься достаточно мудрости, чтобы оставить свое убежище. Часто для этого требуется не один год, в то время как беспомощный врач выписывает средства, которые он считает отравой». Человеческие убеждения и принципы обучения многих врачей протестовали против неопределенно долгого назначения опиатов, но у вынужденного отказа от наркотиков имелись собственные недостатки.

«Бывший» наркоман приходит к тому же, с чего начиналась его болезнь. Он подвержен тем же стрессам, непониманию, несправедливости, проявлениям паранойи, жизненным сложностям и страданиям, которые в первую очередь заставили его потянуться к героину. Но ощутив облегчение от героина, он становится еще восприимчивее к наркозависимости, чем был прежде, и будет еще сильнее стараться достать наркотик. Опыт Бекетта говорил, что от героина избавиться легче, чем от метадона. Он признавал, что героин, как и любое другое седативное средство – включая алкоголь – при длительном употреблении вызывает депрессию и усиливает у наркомана чувство собственной бесполезности. Внутривенные инъекции героина часто приводили к приему других вредных наркотиков. И все же он не видел ни одного веского аргумента против поддерживающего назначения героина. Бекетт писал, что наркоман, у которого есть не слишком щедрый, легальный источник наркотика настроен мирно и относительно законопослушно, но наркоман, покупающий наркотик на черном рынке, достает деньги, прибегая к преступлениям. «Даже принимая достаточно высокие дозы, большинство героиновых наркоманов способны удерживать ответственные посты и поддерживать устойчивые отношения c окружающими. Они не попадают в тюрьму, не живут на пособие по безработице, их дети не попадают в детские дома. Государство экономит значительные средства, а качество жизни наркоманов значительно повышается».

Несмотря на этот добрый совет, в 1980-х годах кампания против злоупотребления наркотиками в Британии часто напоминала кампанию против наркоманов. В 1983 году Бекетт отметил, что основная проблема зависимости от героина заключается не в его воздействии на личность, а в преступности, связанной с незаконным употреблением наркотика. Тем не менее, практикующие психиатры концентрировали усилия именно на личности (своих пациентах) и не учитывали главную проблему – расширяющийся криминальный рынок. Политики также были упрямо привержены идее Никсона о том, что наркоман является врагом общества. Джон Мордонт (1958-1995), которого депортировали из Китая в Британию, когда обнаружилось, что болен СПИДом, был первым внутривенным наркоманом, выступившим на пленарном заседании международной конференции по СПИДу в 1993 году. Он говорил, что войны с наркотиками никогда не было. Вместо нее постоянно велась борьба с наркоманами.

Энн Дейли описала случай одного электрика возрастом двадцать девять лет, который кололся героином на протяжении пятнадцати лет, когда его клиника внезапно изменила свою политику. Врач не удосужился повидаться с ним, и вместо этого через работника социальных служб передал сообщение, что в дальнейшем будет назначать не инъекции героина, а метадон перорально. Электрик понял, что в новых условиях не сможет продолжать работать (многие героиновые наркоманы при переходе на метадон испытывали сонливость). Скоро он был занят только тем, что доставал деньги на нелегальные наркотики. Электрик потерял работу и жил кражами из магазинов – честным трудом он никогда не заработал бы денег, в которых нуждался сейчас. Долли приняла его в качестве пациента, назначила уменьшающиеся дозы и постоянно наблюдала. Скоро к нему присоединились и другие пациенты. Хотя многие наркоманы могли выполнять ответственную или трудную работу, если не посвящали жизнь приобретению наркотиков, медицинское руководство не обращало на это внимания. Одна из клиник отказалась лечить наркоманов, если они имели работу. В других обслуживали только в рабочие часы и не выписывали наркотики в иное время. Тем не менее у большинства взрослых людей самоуважение и чувство гармоничной личности основаны на возможности работать. Как и Бекетт, Долли узнала, что наркоманы не бросают наркотики по принуждению. Она писала: «Врач не контролирует или почти не контролирует употребление наркотиков, хотя врачи, которые чувствуют необходимость контроля над пациентом, будут это отрицать. Такое положение превращало в абсурд текущую общепринятую политику лечения наркозависимости, которая либо требовала немедленного отказа от наркотика, либо ставила наркомана в такие условия, в которых ему быстро сокращали дозу, так что через несколько недель он становился «свободным от наркотиков».

Долли понимала, что Коннелл стал одним из лидеров своего рода мафии, которая действовала в собственных интересах, заключавшихся главным образом в удержании власти и авторитета, в том числе постов в важных комитетах. Бинг Спир с одобрением цитировал комментарий Синди Фейзи о том, что моральные высоты захватила влиятельная группа медицинского истэблишмента. «Психиатры, которые взялись лечить наркоманов, решили, что в США об этом знают лучше и что наркоманов можно избавить от зависимости. Трезвость стала абсолютной целью, к которой вели принудительно, применяя один лишь режим дезинтоксикации (как в больничных условиях, так и в амбулаторных) и в некоторых случаях пероральный прием метадона». В результате, сетовал Спир, практика поддерживающего лечения была отвергнута ради медико-политических интересов, а не потому, что она оказалась неэффективной. Старшие члены этой иерархии настаивали на своем исключительном праве определять методы лечения наркоманов и в то же время ставили их в такие условия, которые для большинства пациентов оказывались неприемлемыми. В 1984 году менее одной трети из 7 500 наркоманов, зарегистрированных в министерстве внутренних дел, лечились в наркологических клиниках. Общее количество наркоманов было в пять-десять раз больше. Это являлось обвинением клиникам. Они, по свидетельству Хартнолла в 1983 году, при остром желании избавиться от образа центров раздачи наркотиков так и не сыграли положительную роль и не предложили созидательной альтернативы, причем активно критиковали этот образ в частной практике.

Коннелл в 1984 году самодовольно подвел итог существовавшему положению вещей. Он писал, что клиники в тот период настаивали, чтобы пациенты, если хотели получить рецепт, посещали врачей регулярно и в положенное время, и что даже «неорганизованные» наркоманы были способны выполнять эти требования. Коннелл пояснил, что все большее число клиник работали по «контрактной» системе, при которой частью лечения было определение наркоманами своих целей. Это означало, что в качестве условия лечения наркоман соглашался – обычно, подписывая контракт – на регулярное конкретное снижение дозы, не взирая на свою потребность или способность, и брал обязательство отказаться от наркотиков через определенный промежуток времени – как правило, от двух до шести месяцев. Пациент должен был сдержать обещание, несмотря на стаж употребления наркотиков, который в некоторых случаях превышал двадцать лет. Многие наркоманы подписывали контракт только в качестве временной меры, чтобы достать наркотики, но без надежды или намерения соблюдать поставленные условия. Некоторые наркоманы прекращали лечение в государственных клиниках, некоторые не соблюдали режим лечения, а многие из тех, кто вылечился, возвращались к наркотикам через несколько недель или месяцев. Уровень бросивших лечение наркоманов стал выше, потому что, как отметил Коннелл, клиники больше не назначали или почти не назначали седативные средства в качестве составляющей поддерживающего лечения. Неофициальные директивы Коннелла принимались во внимание, так как он обладал значительным влиянием как в Главном медицинском совете, так и в Королевском психиатрическом колледже. Джон Маркс, который возглавлял чрезвычайно эффективно работавшую Ливерпульскую клинику наркозависимости, настоятельно требовал, чтобы «наркоманы бросали наркотики только тогда, когда они к этому готовы, но специализированные отделения дезинтоксикации не делают почти ничего, чтобы содействовать этому. Вероятно все, чем занимаются эти отделения – это помогают наркоманам выжить». Несогласие с официальным мнением дорого обошлось Джону Марксу – он потерял работу, хотя позже стал выдающимся специалистом в Новой Зеландии. Один консультант по наркозависимости признался в то время, что самое главное в наркологии было не преступить черту.

Еще в 1982 году Консультативный совет по злоупотреблению наркотиками в докладе по лечению и реабилитации наркоманов отметил, что большинство их является относительно стабильными личностями, у которых было больше общего с обычным населением, чем с какой-либо патологической подгруппой. Примером может служить английская писательница Энида Багнольд (1889-1981), автор романа «Национальная мягкость» (National Velvet) и вдова главы агентства новостей Рейтер (Reuters). Более полувека назад она приобрела зависимость от морфина, когда добровольно пошла на фронт медсестрой в Первую мировую войну, но несмотря на дополнительные осложнения с амфетаминами, дожила до девяноста одного года. Спиру был также известен врач, которого примерно в 1900 году познакомил с кокаином член Королевского терапевтического общества и который употреблял ежедневно до 500 миллиграммов наркотика до самой смерти – в возрасте почти ста лет. Не принимая во внимание такие примеры полноценной жизни, многие практикующие психологи в наркологических клиниках в 1980-х годах отвергали нужды стабильных наркоманов и часто вообще отказывались назначать наркотики. Один из них сказал, что никогда не будет назначать метадон, поскольку занимался изменением мировоззрения людей. Джеймс Уиллис назвал такое заявление «чудовищным высокомерием: история психиатрии не так богата, чтобы вызывать подобные чувства».

Предпочитая иметь таких пациентов, как двадцать процентов наркоманов Митчесона и Хартнолла, которые отказались от наркотиков, и исключив тех, кто больше всего нуждался в помощи, клиники, по словам одного из сотрудников, стали «местом, где работать было намного легче». Джон Стрэнг (род. 1950), в то время практикующий психиатр манчестерского Отделения наркозависимости, утверждал в 1984 году, что на деятельность клиник повлиял прагматизм. «При старой системе постоянный приток новых пациентов преобладал над количеством вылечившихся. Поэтому, учитывая не меняющиеся или уменьшающиеся ресурсы, у клиник возникла необходимость искать более удобных, более рентабельных (и возможно, более удобных для них) пациентов». Такая точка зрения сразу сделала Стрэнга кандидатом на повышение – в 1986 года он стал консультантом по наркотикам в Министерстве здравоохранения, а в 1989 вошел в состав Консультативного комитета по злоупотреблению наркотиками. Но как заметил Бинг Спир, «постоянные безуспешные дезинтоксикации, как показывает пример одного человека, который недавно поступил в двадцать седьмой раз, вряд ли экономят имеющиеся средства». Спир поддерживал сдерживающий метод, который помог бы уменьшить нанесенный наркотиками вред и предоставил бы наркоману достаточно времени, чтобы с помощью профессионалов определить свою мотивацию и впоследствии навсегда отказаться от наркозависимости. Спир, часто критиковавший Коннелла, был убежден, что политика немедленного отказа от назначения героина приносила только вред.

Чтообы быть принятыми в программу поддерживающего лечения метадоном, клиенты наркологических учреждений вынуждены были соглашаться на помощь психотерапевтов или групповой терапии. Джеймс Уиллис считал это оскорбительным и унизительным. «Если кто-то просит совета психотерапевта или явно в нем нуждается, тогда необходимо проводить консультации. Делать же их непременным условием получения метадона так же смешно, как если бы больной гонореей, чтобы получить антибиотик, обязан был посетить психотерапевта и получить консультацию по своим психосексуальным проблемам». Посещение сеансов психотерапии было обязательным, а поскольку их обычно проводили в рабочие часы, большинство наркоманов не могли сохранить работу. В 1983 году один наркоман описывал, как ему «назначили» совершенно недостаточную пероральную дозу метадона и сказали, что через шесть месяцев он должен сократить ее до нуля. Обязательным условием было посещение «ежедневных собраний, где нас «психоанализировали» социальный работник и психолог. Этими «специалистами» были две девушки намного младше меня, и тем не менее они утверждали, что «наши» проблемы были такими же, как у других наркоманов. «Мама вас не любила, папа был пьяницей» и так далее. Обе они были заносчивыми и снисходительными».

Когда новую политику клиник начали критиковать на совещании в министерстве здравоохранения, один из наркологов прокричал: «С клиниками ВСЕ НОРМАЛЬНО, кроме того, что их пациентов крадут частные врачи». По мере того, как деятельность клиник стала давать сбои, усилились попытки опорочить врачей, которые работали вне этой системы. Начиная с 1967 года, терапевтам не выдавали лицензий на назначение героина, но они имели право выписывать в собственных целях другие вещества, в том числе метадон. Томас Бьюли начал критиковать частных терапевтов, которые за вознаграждение назначали психоактивные вещества. Он писал, что врач, частным образом выписывающий наркосодержащие средства для двадцати наркоманов, может заработать 500 фунтов стерлингов в неделю или более 25 тысяч фунтов в год. Если двадцати наркоманам ежедневно прописывать по пять ампул метадона, их рыночная цена составит 500 фунтов в день или более 180 тысяч в год. Характерно, что Бьюли не упоминал тех практикующих психиатров, которые отказывались назначать долговременное поддерживающее лечение пациентам, обращавшимся в наркологические отделения по линии Государственной службы здравоохранения, но спокойно и с готовностью назначали то же лечение небольшому числу частных клиентов. Позже он выступил против частных врачей со статьей, в которой изложил взгляды 69 наркоманов на практику платного назначения наркосодержащих веществ. Интересно отметить, что у частных врачей консультировалась только половина из этих наркоманов. Сопоставив имена леди Франкау и Энн Долли, Бьюли писал о черном рынке наркотиков с Харли-Стрит и «Золотого Треугольника Пикадилли-Серкус». На самом деле, как отмечал тот же Бьюли, когда наркоманов обвиняли в продаже ампул метадона, замешанным, как правило, оказывался медперсонал клиник, а не независимые врачи.

Долли стала особенно непопулярной, потому что никогда не расценивала новую политику клиник как нечто данное свыше и неприкосновенное. Она всегда рассматривала ее в политическом и социальном контексте. Она считала, что практикующим психиатрам «косвенно попустительствует пресса своими заголовками об опасности и греховности наркотиков и их употребления. Новая политика приводит к сильному разочарованию и страданиям наркоманов и их близких. Она также является причиной большого количества преступлений, которые власти хотят скрыть, заявляя, что большая часть наркоманов, прежде чем стать таковыми, уже имела судимости, а потому лишение их легальных источников наркотиков не влияет на рост преступности… Все это происходит с одновременным усилением репрессивного режима в Соединенных Штатах, с которого британское правительство явно берет пример. Теперь его интересы заключаются не в помощи наркоманам, а в «войне с наркотиками», подкрепляемой международными анти-наркотическими операциями с привлечением вертолетов и колоритных эффектов в средствах массовой информации. Британские министры принимают в этом участие и выражают решимость «победить зло» или «уничтожить безнравственную торговлю» в то время как становится все более очевидным, что нет никаких шансов сделать это. Тем не менее, точно следуя этой политической и пропагандисткой линии, лечение наркозависимости – там, где оно было доступно – все настойчивее требовало немедленного отказа от наркотиков и взывало к моральным качествам».

Долли пригласили в правительственный комитет, который разрабатывал клинические методики лечения наркомании. На одном из заседаний психиатр из наркологического отделения заявил, что первейшей необходимостью при лечении наркоманов является недопущение утечки наркотиков на черный рынок. Это было равносильно отказу от поддерживающего лечения, хотя выписанные врачами наркотики составляли менее одной десятой от одного процента черного рынка. Некоторые наркологи приписывали себе девяностопроцентный успех в излечении клинических пациентов от употребления опиатов. Верить таким утверждениям не следовало. Как сказал один наркоман, «Если у них девяносто процентов вылечившихся, то я знаю, что неудач у них в двадцать раз больше». Многие психиатры игнорировали тот факт, что клиническая статистика учитывала только назначенные вещества, а не те, которые были приобретены на расширяющемся черном рынке. В отличие от таких врачей, Джеймс Уиллис выделялся тем, что полагал (как и Хоз двадцатью годами ранее), что «серый» рынок, на котором наркоманы торговали излишками прописанных наркотиков, предпочтительнее черного рынка героина, который гангстеры ввозили контрабандой.

Согласно «Руководству по приличному поведению в клиниках при лечении злоупотребления наркотиками», пациентов лечили одинаково, не взирая на то, длилась ли зависимость несколько недель или несколько десятилетий. Лечение продолжалось несколько недель или месяцев, по окончании которых пациент должен прекратить принимать наркотики. Максимальная начальная доза метадона составляла 80 миллиграммов – пять процентов от того, что клиники назначали в начале 1980-х годов. «Руководство» поощряло частных терапевтов брать на лечение наркоманов – по мере увеличения их числа, становилось все труднее рассматривать зависимых от наркотиков людей как изгнанное из общества, патологическое меньшинство, требующее специального лечения. Наблюдалось желание включить наркоманов в более широкое понятие «социальной заботы», характерное для британской службы здравоохранения и социального обеспечения 1980-х годов. Первая Общественная анти-наркотическая группа (CDT), составленная из социальных работников, была сформирована в 1983 году, а к 1987 году существовало 62 таких группы, которые обслуживали отдельные районы. Их деятельность была различной – некоторые группы возглавляли политические назначенцы, чье отношение к наркотикам зависело от того, какой фильм показывали по телевидению предыдущим вечером. «Руководство» советовало частным врачам отсылать наркоманов с длительным стажем в клиники, хотя там вряд ли стали бы помогать таким людям (если клиники следовали указаниям «Руководства). На самом деле частные терапевты неохотно брались за лечение наркоманов – и не только потому, что боялись наплыва неотложных пациентов, которые стали бы требовать рецепты на метадон. Одновременно с нетерпимым и агрессивным медицинским режимом, который начал преобладать в наркологических клиниках и который поддерживался правительством, нередким стало использование провокаторов (часто полицейских), чтобы поймать врачей, назначавших излишние количества метадона или других наркотических веществ. Разумеется, тактику провокаций в качестве меры устрашения с самого начала широко использовала в Европе Администрация по контролю за применением законов о наркотиках (DEA). В 1984 году несколько врачей, которых ужаснула новая политика клиник, попытались помочь наркоманам с долгим стажем. После того, как таких врачей навестили инспекторы министерства внутренних дел и поговорили в угрожающих тонах, они бросили заниматься наркоманами. Это привело к тому, что еще большее количество людей, долгое время употреблявших наркотики, стало приобретать их на черном рынке, а частные врачи общей практики начали все сильнее бояться дисциплинарных структур Генерального медицинского совета.

Во время правления Тэтчер в Британии изменилась степень доступности запрещенных наркотиков и характер нелегального рынка. Тесно локализованные и плохо структурированные сети распределения наркотиков сменились широкими, глубоко проникшими и хорошо организованными системами поставок. Все чаще наркотики ввозились в Британию профессиональными преступниками, которые до этого не были связаны с нелегальным оборотом, или предпринимателями, надеявшимися обогатиться за один раз. И преступные группировки, и частные предприниматели обнаружили, что потенциал колоссальных прибылей, созданный политикой запретов, перевешивал риск ареста и наказания. Однако Тэтчер выступила против подобных представителей своего «предпринимательского общества». В 1985 году на открытии таможни в аэропорте Хитроу, который широко освещался в прессе, она объявила охоту на поставщиков, чтобы доказать решимость правительства в борьбе против наркотиков. Тэтчер заявила, что преследование будет безжалостным, и пригрозила сделать жизнь наркодельцов невыносимой. В 1984 году в правительстве была сформирована межведомственная группа по борьбе со злоупотреблением наркотиков, которую возглавил Дэвид Меллор (род. 1949) – честолюбивый министр внутренних дел, считавший, что сможет легко обеспечить себе успешную карьеру. Избрав целью героин, группа Меллора разработала стратегию прекращения незаконных поставок из-за границы. Она влекла за собой более жесткую политику правоохранительных органов, усиливала сдерживающий эффект запретительного законодательства и предусматривала меньший приоритет лечению, реабилитации и профилактическому обучению. Для выполнения последней задачи правительство в 1985-1986 годах развернуло в средствах массовой информации пропагандистскую кампанию с лозунгом «Героин делает тебя ненормальным», с помощью которого намеревалось искоренить употребление наркотиков. Специалисты предупреждали политиков, что такая «шоковая» кампания может иметь противоположные результаты и что продуктивнее оказался бы менее выразительный подход. Отталкивающий образ наркотиков, созданный в СМИ, некоторым молодым людям казался привлекательным, хотя консерваторов старшего возраста лозунг впечатлял. Однако правительство делало упор на рейгановской политике карательного законодательства и вмешательства в дела других государств. Среди прочего Закон о наказаниях за нарушение законодательства о контролируемых наркотиках 1985 года увеличивал максимальное наказание за импорт лекарственных средств Класса А до пожизненного заключения.

В 1986 году для борьбы с поставками наркотиков было выделено 10,8 миллионов фунтов стерлингов иностранной помощи, в том числе 3,4 миллиона на истребления плантаций опиумного мака в пакистанской провинции Дир и 1,5 миллиона на борьбу с производством и оборотом кокаина в странах Южной Америки и Карибского бассейна. Меллор считал заслугой правительства Тэтчер тот факт, что уровень роста зарегистрированных наркоманов упал с 42 процентов в 1983 до 25 в 1985 году. Он был классическим примером политика, использующего статистику наркомании в целях обмана общественного мнения, так как при той политике, которую связывали с его именем, проблемы наркозависимости становились все глубже. Под звуки фанфар средств массовой информации в 1986-1987 годах Меллор посетил Латинскую Америку. Каждого, кто говорил, что полтора миллиона фунтов были выброшены на ветер, обвиняли в подрывной деятельности и называли сторонником наркоманов. На самом деле, учитывая размеры прибылей колумбийских картелей, такая помощь была лишь жалким политическим жестом.

Британские политики, как и их американские коллеги, вели воображаемую войну, призванную возвеличить главных ее героев и поднять их популярность. Война с наркотиками стала предлогом для раздувания шовинизма и язвительных замечаний в адрес других стран. В октябре 1986 года член консервативной партии Эндрю Пирс (род. 1937) на пресс-конференции сказал, что Амстердам – это помойная яма Европы и что оттуда отрава распространяется вокруг, сравнив этот город с дурно пахнущим человеком в саду. Пирс был членом Европейской комиссии по проблемам наркотиков. Когда депутат Европейского парламента, член лейбористкой партии выступил в поддержку более тщательного изучения законодательства, направленного против некоторых наркотиков, Пирс негодующе осведомился: «Это политика лейбористской партии? Неужели Киннок собирается объявить, что лейбористская партия становится сторонницей наркотиков?»

Именно в такой атмосфере горячности в 1986 году был принят Закон о нарушениях в области поставок наркотиков. Представляя законопроект, министр внутренних дел, Дуглас Херд, заявил, что не существует более важного направления в общественной политике, чем борьба с наркотиками, и несмотря на это утверждал, что у парламента есть время лишь на краткие дебаты. В результате этого драконовские меры законопроекта почти не обсуждались и не критиковались. По Закону о нарушениях в области поставок наркотиков суды получали право конфисковать деньги и собственность, накопившиеся в течение пяти лет до осуждения. Уведомления о конфискации могли получать также люди, не совершившие преступлений, но получившие собственность от осужденных преступников. Закон освобождал от гражданской и уголовной ответственности тех, кто давал сведения о прибылях наркодельцов. Согласно ему, граждане, осведомленные о расследовании преступления и сообщившие об этом подозреваемому, считались уголовными преступниками. Полиция получила возможность приобретать информацию от лиц, не подозреваемых в преступлении. Более того, Закон о полиции и получении доказательств наделял правоохранительные органы правом задерживать подозреваемых в незаконном обороте наркотиков на тридцать шесть часов без права на адвоката и не уведомляя об аресте родственников задержанного. Этот закон также уполномочивал полицию обыскивать помещения, чьи обитатели НЕ подозревались в преступлении. Многие годы либеральные американцы идеализировали британскую систему борьбы с наркоманией как сугубо медицинской, а не правопреступной проблемы. Подобные взгляды всегда были преувеличением: со времен первого закона об опасных наркотических средствах 1920-х годов проблему наркомании контролировало Министерство внутренних дел, а не Министерство здравоохранения. Увлечение марихуаной в 1950-х и 1960-х годах привело к усилившейся активности полиции и увеличению сроков тюремного заключения. После законов 1986 года более чем когда-либо британская анти-наркотическая политика зависела от системы уголовного судопроизводства.

ля консервативных правительств периода 1979-1997 годов признать связь наркомании и социальных лишений было равнозначно анафеме. К 1950 годам такая связь получила многочисленные документальные подтверждения в США и наблюдалась (хотя редко замечалась) в Шотландии к концу 1960-х годов. Дальнейшие исследования в Британии в начале 1960-х годов подтвердили рост употребления героина среди безработной молодежи, живущей в нищенских городских районах. После героиновой эпидемии в Лондоне в середине и конце 1970 годов в середине 1980-х прошла волна роста наркомании. Несколько исследований – особенно в районе Мерсисайд в Виррале – показали, что резкий рост квартирных взломов и краж был напрямую связан с повышением уровня злоупотребления героином в этих районах. Правительство не придавало большого значения исследованию этих проблем или игнорировало их вообще. Это происходило в период, когда доклад архиепископа Кентерберийского по преступности и социальным проблемам в городских районах – «Вера в городе (1985) – был с ожесточением отвергнут консервативными политиками и прессой и назван «марксистским». Премьер-министр опровергла возможность того, что высокий уровень безработицы может иметь негативные последствия для общества. В интервью журналу «Woman's Own» в 1987 году она сказала, что не существует такого понятия как общество – есть отдельные мужчины и женщины, и есть семьи. К 1990 году доказательства ее заблуждений были неопровержимыми, но только в кабинете Мейджора далекий от независимости правительственный Консультативный совет по злоупотреблению наркотиками занялся влиянием среды на рост наркомании. После избрания в 1997 году лейбористского правительства «новых левых» Консультативный совет смог недвусмысленно доложить, что «сегодня в Британии социальные лишения с достаточной долей вероятности вносят существенный вклад в причины, распространение и нереальность искоренения употребления губительных видов наркотиков». Сомнительно, чтобы такое заключение было возможно при кабинете Мейджора. Однако правительство Блэра в 1998 году опубликовало десятилетнюю стратегию борьбы с наркотиками, преступностью и социальными лишениями, которые рассматриваются как равнозначные и взаимосвязанные вопросы. Эта запоздалая смена ориентиров представляет собой положительное явление. Однако правительство Блэра не продемонстрировало никакого интереса к изменению Закона о злоупотреблениях наркотиками 1971 года, который не учитывал влияние среды на незаконное употребление наркотиков.

«Новые правые» администрации Рейгана и Тэтчер, вели безжалостную войну против моральной вседозволенности, которую привыкли связывать с 1960-ми и 1970-ми годами, в то время как новые тенденции в частной жизни граждан стали зарождаться еще в 1950-х годах. Господствующая политическая идеология в Соединенных Штатах привела к преступному нежеланию администрации вмешаться в ситуацию, когда в 1981 году появились первые случаи заболевания вирусом иммунодефицита. Вместо этого СПИД был заклеймен как болезнь гомосексуалистов. Хотя реакция прессы и рядовых членов правящей консервативной партии была такой же негодующей, подход британского правительства, начиная с 1985 года, был более гуманным и реалистичным. Политики избирали линию поведения, руководствуясь советами профессиональной элиты – СПИД рассматривали с медицинской точки зрения, за него отвечали врачи, а оскорбления популистского невежества удалось избежать. Были задействованы гомосексуалисты, работавшие в добровольных организациях, хотя среди них было гораздо меньше наркоманов. Преобладание вируса иммунодефицита у наркоманов было ключевым моментов в британской стратегии представления болезни как угрозы всему населению, а не побочного эффекта гомосексуальности. Такая стратегия была принята отчасти для того, чтобы снизить вероятность нетерпимости и насилий в отношении гомосексуальности, но она вызвала достаточно сильные трения при разработке.

Опасность использования общей иглы наркоманами была очевидной. Локальная эпидемия малярии, вызванная использованием общих игл, была одной из основных причин создания Центрального разведывательного бюро по наркотикам в Египте. Еще в 1934 году три героиновых наркомана заразились малярией, потому что делали уколы одним и тем же грязным шприцем. В 1968 году Бьюли в соавторстве опубликовал передовую статью, посвященную переносу гепатита с помощью зараженных игл. Ни одно исследование еще не продемонстрировало, что уровень наркомании снизится, если объявить вне закона хранение шприцев. То, что вирус иммунодефицита переносится при введении наркотиков общим шприцем, стало несомненным в начале 1980-х годов. Процент наркоманов, употреблявших внутривенные наркотики, возрос в США с трех процентов в 1981 году до семнадцати в 1984. К 1985 году зарегистрированные случаи заражения наркоманов СПИДом варьировались в европейских странах от 6,4 процентов в Англии и 6 процентов в Западной Германии до 22 процентов в Италии, 32 – 42 процентов в Швейцарии и 44 – 48 процентов в Австрии и Испании. В Италии имелось одиннадцать ВИЧ-инфицированных больных в 1984 году, 250 в 1986 и 639 в 1987. Но во многих странах власти и медицинские иерархи не желали разрабатывать программы снижения ущерба. Лучше всех отреагировали Нидерланды. Голландские законы разрешили продажу шприцев без рецепта, а в 1984 году Амстердамская городская служба здравоохранения и Союз наркоманов учредили программу обмена использованных шприцев на новые, которая была направлена на снижение уровня заболевания гепатитом. Как только стало известно, о том, что вирус иммунодефицита передается с помощью зараженных игл, Амстердамская городская служба здравоохранения немедленно расширила программу обмена шприцев, которая финансировалась правительством. Союз наркоманов и власти Амстердама сомневались, что полный отказ от наркотиков является реальной и достижимой целью, поэтому они работали вместе, чтобы снизить вред от внутривенных инъекций. Голландцы считали внутривенное употребление наркотиков хронической рецидивирующей болезнью и предоставляли соответствующие медицинские и консультативные услуги.

Шприцы легко дезинфицировать с помощью обычного домашнего отбеливателя, однако Эдвин Миз III (род. 1931), Генеральный прокурор США с 1985 по 1988 год, возражал против обучения наркоманов этому методу дезинфекции. Он предпочитал, чтобы они умирали, а не потворствовали своим желаниям и привычкам, пройдя обучение. Некоторые авторитетные лица полагали, что поскольку наркоманы, употреблявшие внутривенные наркотики, вряд ли захотят изменить свое поведение, их роль в политике предупреждения распространения СПИДа следует свести к минимуму. Программы обучения часто давали возможность работникам общественного здравоохранения впервые встретиться с уличными наркоманами вне лечебных центров, общественных больниц и тюрем. Они узнавали – нередко вопреки собственным убеждениям – что многие наркоманы, употреблявшие внутривенные наркотики, были озабочены тем, как сохранить свое здоровье и предохраниться против СПИДа. Однако планы обмена шприцев, встретили в США жесткое сопротивление – пять законов, принятых Конгрессом между 1988 и 1991 годом запрещали федеральное финансирование программ «чистая игла». Подобные запреты возродились в 1998 году. Джона Стьюэна-Паркера (род. 1954), который в 1986 году первым в США начал публично раздавать стерильные шприцы, к 1993 году арестовывали двадцать семь раз в семи штатах. В 1988 году начали открываться первые муниципальные программы обмена шприцев, хотя в Нью-Йорке такая программы была закрыта в 1990 году в соответствии с публичными обещаниями вновь избранного мэра. В 1992 году в Калифорнии губернатор-республиканец наложил вето на закон, разрешавший программы обмена шприцев. Губернатор, Пит Уилсон (род. 1933), заявил, что не имеется достаточных доказательств эффективности подобных программ, которые угрожают подорвать доверие к продолжающейся борьбе с наркотиками. Такой шаг непростителен по своему невежеству или циничному бессердечию. В общем и целом, ответ администрации Рейгана на появление СПИДа продемонстрировал ее глубокую неприязнь к гомосексуалистам, наркоманам и инородцам. Гораздо большего уважения заслуживает позиция руководителя одной из развивающихся стран, который на форуме по СПИДу в начале 1990-х годов сказал коллеге из британского министерства здравоохранения, что его страна не нуждается в пунктах обмена шприцев, поскольку всех наркоманов у них вешают.

Наркоманы подвергались серьезной дискриминации. Посещая Нью-Йорк в 1987 году для сбора сведений о вирусе иммунодефицита, министр здравоохранения, сэр Норманн Фаулер (род. 1938), отметил: «Многие гомосексуальные сообщества состояли из хорошо образованных выходцев из среднего класса, которые явно не хотели умирать. Наркоманы же, вводившие наркотик внутривенно, были гораздо равнодушнее к своему будущему». Нужно подчеркнуть, что в других отношениях реакция Фаулера на вызванный СПИДом кризис была безупречной (в 1969 году в «Таймс» был опубликован его первый отчет о контрабандном порошке героина из Гонконга, который ввозили для удовлетворения спроса, вызванного печально известным начальным этапом открытия наркологических клиник). Неприязнь Фаулера к хроническим наркоманам разделяли многие. Некий парижский психиатр, объясняя в 1987 году неприятие наркоманами кампании по охране здоровья, заявил, что делая внутривенные инъекции, они и без того играют со своей жизнью и смеются над жизнями других. Авторитетное французское издание «История СПИДа» (Histoire du Sida) подобным образом пришло к следующему заключению: «Слишком часто акт приема наркотиков является ничем иным, как выражением желания самоуничтожения». В таких высказываниях есть элемент принятия желаемого за действительное – если хочешь, чтобы наркоманы, употребляющие внутривенные наркотики, умерли, можно не заботиться о спасении их жизней или улучшении жизненных условий. В 1992 году Франция, где ВИЧ-инфицированных было, по официальным оценкам, на пятьсот процентов больше, чем в Британии, не имела финансируемых государством программ обмена шприцев. Не секрет, что некоторые наркоманы настолько эмоционально обессилели и отчаялись, что жизнь для них потеряла всякую ценность, однако для других это было абсолютно неверно. Для тех, кто потрудился бы взяться за поиски, в 1980-х годах было нетрудно найти ВИЧ-инфицированных наркоманов с жаждой к жизни и упрямым стремлением выжить. Такие люди часто работали в условиях изоляции и дискриминации в качестве добровольных помощников и клиентов ведущих благотворительных центрах Британии и, несомненно, США. Постоянная и абсолютная клевета на них в документах и письменных источниках кажется жестокой и чудовищной ложью.

Карательные умонастроения начала 1980-х годов иллюстрирует рекомендация Британского фармацевтического общества аптекарям прекратить продавать шприцы наркоманам. Тем не менее, к середине 1980-х годов некоторые добровольные помощники наркологов начали выступать за введение программ замены использованных шприцев. Им возражали те, кто боялся, что политика минимизации ущерба сделает легальными внутривенные инъекции наркотиков. Ситуация получила осязаемую форму в Эдинбурге. У Роя Робертсона, частного терапевта, жившего в поместье Мирхаус, было много пациентов-наркоманов, поскольку шотландские практикующие психиатры в большинстве своем с неохотой шли работать в наркологические клиники. Когда пациенты выходили из приемной Робертсона, местная полиция конфисковывала у них шприцы, разрушая таким образом результаты поддерживающего лечения, назначенного врачом. Поэтому в Эдинбурге наркоманы часто посещали притоны, где на двадцать-тридцать желающих приходился один шприц. Когда в 1985 году появились тесты на СПИД, обнаружилось, что 50 процентов из 164 пациентов Робертсона являлись ВИЧ-инфицированными. В Глазго, где анти-наркотическая политика была более терпимой, сравнимые цифры едва достигали пяти процентов. Министры, отвечавшие в консервативном правительстве за Шотландию, были решительно настроены в пользу карательной анти-наркотической политики, но в феврале 1986 года был назначен комитет для расследования наркомании и СПИДа. Его членами, за неимением лучшего, были преимущественно шотландские гематологи и вирусологи, а не психиатры из наркологических клиник. Один из его членов в 1993 году признался, что уже тогда стало ясно, что запретительная политика себя не оправдала. «Если бы мы были специалистами по наркотикам, то умерли бы со стыда», сказал его коллега. В докладе комитета указывалось, что при выборе альтернативы сдерживание распространения вируса имеет больший приоритет, чем борьба со злоупотреблением наркотиков. Это положение оказалось неприемлемым. В 1986 году Консультативный совет по злоупотреблению наркотиками все еще отказывался одобрить продажу стерильных игл и шприцев, однако в Британии подобные программы стали проводиться в жизнь, несмотря на остаточное противодействие со стороны консультантов наркологических отделений. Их сопротивление отчасти послужило причиной отставки Джона Маркса с поста начальника Службы по борьбе с наркозависимостью, хотя начатая им программа обмена шприцев привела в Ливерпуле к снижению числа ВИЧ-инфицированных наркоманов.

Программа обмена шприцев Джона Маркса была лишь частью его стратегии минимизации ущерба от героина, разработанной в 1985 году. Он был автором программы поддерживающего лечения для наркоманов в Уиднесе, при которой героин, кокаин и амфетамины назначались по отдельности людям, употреблявшим эти наркотики. Сообщали, что в районе Уиднеса до 1990 года наблюдалось девяностишестипроцентное снижение краж, поскольку наркоманам больше не требовалось совершать преступления. Местный черный рынок наркотиков постепенно исчез, а с ним и наркоторговцы, вербующие новых потребителей наркотиков. Прекратились смертные случаи, причиной которых было низкое качество продававшихся на улицах наркотиков. Однако телевизионные репортажи в Британии и Соединенных Штатах об успехах наркологической клиники Уиднеса вызывали недовольство Лондона и Администрации по контролю за применением законов о наркотиках, выразившееся в политическом давлении. После продолжительных интриг клиника в Уиднесе прекратила назначать героин и в 1995 году перешла на метадон. В результате появились мелкие уличные торговцы, возрос уровень связанных с наркотиками краж, возобновились смертные случаи. Очевидно, что контролируемая программа назначения наркотиков, за которой следят врачи, предпочтительней чем «дикий» черный рынок. Этого положения можно было достигнуть – как в Уиднесе – если бы не влияние американской доктрины, набиравшей силу с 1920-х годов.

На протяжении всего этого периода Энн Долли подвергалась нападкам, так как критиковала клиники за то, что они обслуживали молодых, одиноких, недавно получивших работу мужчин, и забывали про тридцатилетних наркоманов с длительным стажем. Несмотря на поддержку Спира в министерстве внутренних дел, с 1986 по 1989 год Генеральный медицинский совет лишил ее покоя в лучших традициях бериевских или сталинских показательных процессов. Отчаянные попытки обвинить ее в серьезных нарушениях профессиональной этики описаны в автобиографической книге Долли «История врача», которая является основным источником сведений об этом периоде. Хотя Генеральный медицинский совет не смог поставить ей в вину методы лечения, он успешно отпугнул других врачей, которые могли бы пойти по ее пути. Тем временем пациенты Долли стали объектами мелочных придирок.

«То ли инспекторы министерства внутренних дел, то ли сотрудники Отдела по борьбе с наркотиками Скотланд-Ярда приказали аптекарям выдавать меньшую дозу, если пациент вовремя не получил причитающиеся ему наркотики. Это было бесчеловечно. У наркомана, который опоздал в аптеку, мог развиться абстинентный синдром. Если он идет за наркотиком только на утро следующего дня, он уже болен. Чтобы восстановить равновесие, ему нужна вчерашняя доза. Лишение ее лишь нарушало стабильное состояние наркомана».

Других пациентов беспокоили глупые, подозрительные и завистливые полицейские, косвенно подстрекаемые враждебным отношением наркологических клиник к частным врачам. Один полицейский офицер сказал, что Долли, должно быть, сколотила целое состояние. Стражи порядка искали доказательства против нее, подвергали травле ее пациентов и конфисковывали легально прописанные ею лекарства. Долли писала, что ее пациентов спрашивали: «Значит, она выписывает вам таблетки снотворного? И сколько же она с вас за них содрала?» Адвокаты Долли считали полицейских бесчестными, грубыми и жестокими людьми.

Если поведение полиции можно рассматривать как крайность, то он них не отличались и некоторые работавшие в клиниках психологи. На конференции Королевского психиатрического колледжа в 1987 году один психиатр, отвечавший за наркозависимость, заявил: «Если никто не выписывает, никто и не требует. Давайте не будем портить нашу девственную территорию». Как вспоминала Долли, другой психиатр «с самодовольным видом сказал, что нам не справиться со всеми наркоманами, поэтому нужно сосредоточиться лишь на тех, кто хочет полностью отказаться от наркотиков. На самом деле это была официальная линия, но обычно ее не высказывали так открыто». Такие люди отрицательно воспринимали изменения в анти-наркотической политике, которые вносил СПИД. Специальный комитет Королевского психиатрического колледжа, в 1987 году опубликовавший доклад «Положение с наркотиками», не признал роли долговременного поддерживающего лечения пероральным метадоном в предупреждении внутривенного приема наркотиков: «Определенно было бы неправильным использовать СПИД в качестве оправдания неразборчивого назначения наркотиков». Комитет, в состав которого входили Гриффит Эдвардс, Филип Коннелл и Джон Стрэнг, встал на позиции, которые быстро становившиеся несостоятельными.

В результате пересмотра целей, необходимость которого была вызвана нарастающим кризисом СПИДа, чиновники Министерства здравоохранения и социального обеспечения в 1987 году призвали работавших в клиниках психиатров проявлять большую гибкость в назначении наркотиков с тем, чтобы не отпугнуть наркоманов от клиник. В 1987 году была сформирована рабочая группа Консультативного совета по злоупотреблению наркотиками под председательством Рут Рансимен (род. 1936), виконтессы Рансимен Доксфордской. Публикация отчета группы была задержана на несколько месяцев, поскольку Управление по делам Шотландии возражало против некоторых выводов, критиковавших ошибки в Шотландии вообще и политику запрета обмены шприцев в частности. Когда в 1988 году доклад Рансимен все же опубликовали, в нем поддерживались программы обмена использованных шприцев на стерильные, свободная продажа шприцев в аптеках, поддерживающее лечение как способ привлечения наркоманов к медицинским услугам. Группа Рансимен, убежденная, что вирус иммунодефицита представлял большую опасность, чем героин, выступила за политику минимизации ущерба и немедицинское обучение граждан. Кабинет министров выступил против этих рекомендаций как способствующих распространению наркомании, но выводы группы свидетельствовали о постепенном отказе от карательной и жесткой политики 1980-х годов. «СПИД способен ознаменовать начало заботы о наркоманах, которая может быть включена в политику правительства», предсказала в 1989 Дороти Блэк из Министерства здравоохранения. К 1991 году Джеймс Уиллис уже мог написать, что авторитарный подход психологов из наркологических клиник – «я прав, а ты нет» - больше не применим после провала карательного подхода к проблемам наркомании. Вполне разумную практику поддерживающего назначения внутривенных инъекций героина и метадона чуть было не объявило вне закона влиятельное меньшинство психиатров. Уиллис писал: «К счастью, вместе с необходимостью контролировать распространение СПИДа вернулась способность воспринимать реальность, хотя жаль, что понадобилась катастрофа, чтобы косность стала чуть гибче».

Урок вируса иммунодефицита заключался в том, что программы предупреждения и лечения действуют гораздо эффективнее, чем исключительно дорогостоящая политика запрещения наркотиков и борьба с их незаконным оборотом. Согласно одному отчету 1997 года, «героин, поставляющийся в США в течение года, можно изготовить из мака, растущего всего лишь на двадцати квадратных милях плантаций. Годовые поставки кокаина можно уместить на тринадцати трейлерах». Согласно данным ЦРУ, в 1998 году Колумбия выращивала коку на 101 500 гектарах, а опиумный мак – на 6 600 гектарах. В Перу и Боливии под плантациями коки в 1999 году было занято соответственно 38 700 и 21 800 гектаров. Такие политические фигуры как Пино Арлакки (род. 1950) по сравнению с этими цифрами кажутся абсолютно незначительными. Арлакки, итальянский анти-мафиозный политик, в 1998 году был назначен руководителем Управления по контролю за наркотиками и предупреждению преступности. Он был инициатором кампании по уничтожению незаконных посевов мака и коки к 2008 году под лозунгом «Война с наркотиками не была выиграна или проиграна. Она даже не начиналась».

Такой недопустимый вздор появился в результате президентских войн с наркотиками, при этом глобальные проблемы наркотиков не решались, а углублялись. По мере того, как правительство Соединенных Штатов увеличивало дисбаланс между заработками в официальной экономике и прибылями экономики подпольной, розничная торговля наркотиками стала, говоря словами Буржуа, «величайшим работодателем в уличной экономике с равными возможностями для особей мужского пола». Чтобы справиться с этой проблемой, необходимо провести реформы, чтобы предоставить возможность неимущим, малообразованным людям из бедных районов осваивать легальный рынок рабочей силы. Это потребует лучшего образования и обучения для тех, кто был поставлен в неблагоприятные обстоятельства, а от работодателей – обязательство предоставлять достойную работу и за такую плату, которая не оскорбляла бы человеческое достоинство. Процессу экономического и социального обновления будет способствовать перестройка городской инфраструктуры и обеспечение достойным, доступным жильем, а также возможность пользоваться всеобъемлющей системой здравоохранения. Жизнь на улицах, ориентированная на наркотики, является своего рода ученичеством: молодые люди находят свои модели поведения, определяются как личность и связывают свои будущие ожидания с деятельностью в преступных группировках. Соединенные Штаты остро нуждаются в возрождении рабочей гордости и стабильности ролевой модели ученика-ремесленника. Высшей целью, однако, было бы прекращение динамичного развития рынка наркотиков. «В понятиях реальной, краткосрочной общественной политики единственным самым дешевым и самым простым способом ликвидировать материальную основу наиболее опасного, преступного аспекта уличной культуры было бы уничтожить прибыльность поставок наркотиков путем их декриминализации», писал в Буржуа в 1995 году. По оценкам экспертов, стоимость изготовления одной унции чистого порошкового кокаина составляла от восьми до десяти долларов. Размешенная и расфасованная по десятидолларовым пакетикам весом в одну четвертую грамма, эта унция стоила в Восточном Гарлеме уже две тысячи долларов. Прибыль в 1 900 долларов представляет собой достаточный побудительный мотив, чтобы работать в жестоком, опасном бизнесе незаконного оборота наркотиков. Если узаконить наркотики, цены на них упали бы, у уличных торговцев пропал бы стимул для торговли, и поставки, по законам неоклассической экономики, снизятся. Вряд ли правительство Соединенных Штатов получит огромные прибыли от легализации наркотиков просто потому, что эта проблема стала областью деятельности лживых моральных позеров и является главным оправданием алчной правящей бюрократии. Но если декриминализировать наркотики, то американцам, как считает Буржуа, не придется тратить миллиарды долларов на преследование и заключение наркоманов в удивительно неэффективные и дорогостоящие тюрьмы. Преступления с применением насилия и против собственности, а также стоимость медицинских услуг значительно сократятся, как только наркоманы будут избавлены от необходимости платить непомерные суммы за свои ежедневные дозы. Наркодилерам также не придется драться за высокие прибыли. Разумеется, есть и другой выход – упечь всех за решетку.